Тот Иерусалим давно снесён, не без
моего участия. Но есть ещё Берлин, на него моя жалось не
распространяется…
«Дети, младенцы безгрешные, тем более
новорождённые, тоже к вам попадают, не в рай?»
«Потом объясню, отстань».
Водитель сдал назад и объехал
квартал.
- Не могу им в глаза смотреть, -
промолвил Копец, обычно бесцеремонный. – Они же на нас
надеялись.
- Не грызи себя. Что мы вдвоём на
«Ньюпорах» навоюем? Самый тихоходный «Юнкерс» не догоним.
- При чём тут вдвоём? – у Вани аж
щека задёргалась от возмущения. Он держался двумя руками за борт и
за кабину, нас нещадно швыряло на ухабах. Иначе, кажется, вцепился
бы в меня. – Они на Советский Союз надеялись, на авиадорес русос. А
мы…
Не могу привыкнуть, что военлёты так
буквально ощущают единство с советской системой, грехи этого
государства принимают за собственные. Пытаюсь успокоить.
- Не мы, а они. Кто помощь обещал, но
не прислал.
Копецу что шило в зад воткнулось.
- На товарища Сталина клевещешь,
сволочь? Что он самолёты не прислал?!
Смотрю, он руку от бортика оторвал и
кулачёк сжал. Точно драться полезет.
- Про Сталина ты сказал, а не я. Кто
здесь контра? Кто подрывной разговор завёл? «На нас надеются…»
Придут самолёты, тогда и врежем. Сиди, наземный герой, и
помалкивай.
Он притих, на меня зверем смотрит.
Ревнует – я «Хейнкеля» сбил. Плевать. В преисподней взаимоотношения
тоже далеки от нежностей, привычно.
Молчит и Ваня. Прозвучало святое имя
товарища Сталина. Сожитель как-то промямлил, что уж кого-кого, а
Иосифа Виссарионовича ждёт посмертная слава и тёплый приём в любом
мире – и привычном, и загробном. Уловил мою реакцию и молчит, не
ввязываясь в неприятный ему спор.
Клянусь: понятия не имею, как оценят
за порогом вечности товарища Джугашвили. Да, коллективизацию и
ГУЛАГ ему не забудут. Но! Собрал в кучу государство, тщательно
разваленное Романовыми и красными р-р-революционерами. К вождям
иная мерка, мне не понятная. Да и время его не вышло. Может
обессмертить имя или дров наломать. Во всяком случае, за грехи
прижизненные Высшую Меру не схлопочет. А надо мной сия кара висит,
словно Дамоклов меч.
За грустными раздумьями, навеянными
пейзажем города после бомбёжки, я скоротал время в пути. Прошлый
раз к Альбасете ночью подъезжали, сейчас прокатились днём. На
побережье порт и рыбная ловля, в горах – ужасающая нищета. Даже
Ванятка не завёл обычную песню о том, что испанских крестьян
угнетала капиталистическая буржуазия. Земля бедная, сплошной
камень. Но как большевики умудрились на плодородных почвах России
голод организовать, ума не приложу.