- Кто?
- Колдун.
- Так он же сгинул.
- Ну… колдуны, они как коты. У них жизнь не одна. Сгинуть
сгинул, а после ожил. Небось, он и хворобу эту наслал. И дружка
своего отправил. Так что всё, померла твоя своячница. Она-то
колдуну без надобности. А сына он утянул. Может, для обряду какого.
Сменял на новую жизнь там.
И сказано было это с уверенностью.
- А дом?
- Чего дом?
- Почему он проклятый? Ну, помимо того, что колдун в нём
жил?
- А тебе мало? – и взгляд с прищуром.
- Ну… так-то… дёшево просят в самом-то деле. Прям грешно не
взять за такие-то…
- Грешно… ох, и дурные вы, молодые-то. Кто ж хорошее чего
задёшево отдаст? То-то и оно, что, ежели цена низкая, стало быть,
не всё-то ладно. Оно как на рынке. Или молоко брызглое, или сливки
– не сливки, а молоко с жиром топлёным мешаное… нет, тут-то,
говорю, в доме самом дело. Я ж пошла-то. Со своими-то. Ну как их
одних отпустить? Кухня-то крепко погоревшая, а дальше ничего. Я ещё
вспомнила тогда, что соседка сказывала, будто у ней защита такая,
особая, от пожаров. Видать и помогла. Всё-то там на месте. И
кровати хорошие. И шкапа такая, резная целёхонькая. Только петли
чутка покоробило. Но муж у меня рукастый, новые б навесил. Дверцы
сняли, чтоб не обвалилися… мы ж купить хотели, - спешно произнесла
Иванка, будто боясь, что её обвинят в мародерстве.
- Понимаю. Если б купили, оно б всё одно вашим стало. А так чего
хорошей вещи пропадать.
- И я об том! Там бы чутка поверху пройтись, лак снять и новым
покрыть, так вовсе загляденье… я ажно и подумала, что неправая
была. Да только… - она ненадолго смолкла. – Только… такое от…
прямо… сперва будто холодочком по спине протянуло. И не простым, а
прям могильным, что до самых костей пробрал. И главное, не одна я
его почуяла. А там уж и вздохнул кто-то тягостно, человечьим
голосом. Я к мужу. А тот тоже слыхал. И вдруг тягостно стало, прям
руки и ноги неподъёмными сделалися. Дышу и то едва-едва. В голове ж
мысля, что жизнь этая, что она плохая, и что всё-то плохо, что
надобно в петлю лезть. Как сейчас помню, что…
Стало быть, про тварей я поспешил.
Что-то в этом доме пряталось.
Я дёрнул Тьму и та, отвлекшись от подвала, призадумалась.
- И гляжу, муженек мой идёт. Прям на меня. Глаза красные, кровью
налитые, будто с перепою. А он же ж у меня трезвёхонек! Он же ж у
меня только по праздникам и позволяет стопочку. Да и то меру
ведает. Тут прям перекосило всего! И руки вперед тянет, пальцами
шевелит. Хрипит, что придушу, что… страх меня взял такой, прям
словами и не передать. Оттого и отмерла, и кинулася прочь. И он за
мной. Во дворе уж догнал. В горло вцепился и давай трясти. Трясёт,
а я только и думаю, что, не приведи Господь, удавит. Его ж на
каторгу сошлют. А детишки с кем тогда? Ан нет, недодавил, солнышко
выглянуло, и он в розум пришёл. Стоит, глазьями лыпает и понять не
может, чего приключилось. А как вспомнил, так сбелел весь и за
сердце схватился. И так крепко, что дохтура пришлось звать. Три
рубля отдали!