Она сделала неопределенный жест рукой и прислушалась к шуму
где-то вдалеке.
- А в остальном… В средствах я не нуждаюсь, внукам останется,
если они, конечно, будут. Но и ремесло свое бросать не хочу, оно
спасает от скуки.
- Зачем ты мне все это говоришь?
- Беда в том, что ты мне понравился. Не смейся, я абсолютно
искренне. Работа – работой, но у меня есть и свои взгляды на жизнь.
То, что ты делаешь… У меня даже слов нет. Хватаешь людей за шкирку
и вытаскиваешь с того света, наплевав на все. И не только людей.
Демонов, зверье…
Шум в коридоре стал отчетливее.
- Так в чем же дело? Присоединяйся, ты - отличный помощник.
Думаю, в деньгах вопрос не станет.
- Ты серьезно? - она вздернула бровь.
- Чего нет то? Я не злопамятный. Заодно про Альянс
расскажешь.
- Хм… я не так наивна. Мне пора, сюда идут. Спрячь корзинку! –
она хотела уже бежать, но задумалась на миг.
- Расспроси Бремера об Альбере, когда все кончится. Я имею в
виду папашу. Узнаешь много интересного.
На последнюю фразу она сделала особый акцент. Глянув на меня
оценивающе, женщина усмехнулась и пропала из виду. Она не сказала
свое настоящее имя. А я и не подумал спросить… Вот балбес! Шаги в
коридоре становились все отчетливее. Я убрал корзинку за простенок
дверного проема, так, чтобы из-за решетки ее не было видно. Потом
бросил взгляд на пол, где все еще лежало бывшее лицо Тис. Недолго
думая, подобрал его и сунул в карман.
Когда тюремщик вновь провел дубинкой по прутьям решетки, я уже
лежал на постели, сверля взглядом потолок. Ему явно нравилось это
занятие. Лысый мужчина лет пятидесяти, одетый в потертые кожаные
штаны и такой же китель, внимательно оглядел камеру.
- Ты здесь один? – спросил он на удивление приятным голосом.
- Нет, любезный, как видишь, меня здесь много.
- Ха, смешно. Я смотрю, ты большой оригинал. Иноземец?
- Иномирец. А ты?
- Я? – тюремщик вздернул брови. – Я-то местный. На вот,
подкрепись.
Он просунул сквозь прутья бутыль с молоком и узкий глиняный
горшок. Воткнув в горшок ложку, положил сверху кусок хлеба. Аромат
вареной картошки, да со сливочным маслом, ударил серпом по сердцу.
Сразу вспомнился дом, лицо матери…
- Посуду не бить! Свинарник в камере не разводить! – предупредил
тюремщик.
- Ясно.
- То-то же. Все, вечером тебя проверю.
Давненько еда не была такой вкусной. Грубый хлеб, молоко,
картофель… В корзинке, что принесла Тис, нашлась колбаса.
Настроение улучшалось с каждой ложкой. Вот только слезы текли по
щекам. Встречаясь на подбородке, они капали на пол. Тоска по дому
нахлынула волной воспоминаний и подкатила комом к горлу. Стало
трудно глотать. Соли, конечно, не положили. Такая роскошь не для
арестантов. Да и хрен с ним!