- Пошутил я, - поспешно добавил он,
заметив, как перекосилось мое лицо. – А насчет охраны дворца… Я
рассчитывал, что родство с тобой поможет мне пройти. Мы, считай,
кровные родственники теперь, - и дух многозначительно приподнял
бровь.
То есть моя кровь, которая им была
потреблена, послужила пропуском. Интересная лазейка. Официально
духам вход сюда был воспрещен, за этим следили строго. Но если дать
своей крови, то членам императорской семьи можно провести духа на
территорию дворца.
- Ну а дальше просто. Переоделся
служанкой, чтобы не привлекать внимание, но не учел свою
божественную красоту, - и дух скорбно вздохнул.
– Пришлось ради тебя всякое похабство
выслушать, - пожаловался он. - И вовсе я не похож на лунную орхидею
или магнолию. И на ночной обход ни с кем из них не пошел бы.
Особенно с тем… Ноги кривые, глаза косые, а язык наглый, словно
министром работает. Местные будто никогда красивых женщин не
видели, - и братец укоризненно поджал губы, но быстро просветлел
лицом.
- Зато ты теперь принцесса - быстро
же тебя признали, - он достал из шкатулки венец фениксов, повертел
в руках, приложил к себе, оценил – по выражению лица читалось, что
венец ему идет больше, чем мне. Потом потянулся к шпилькам. Выбрал
самую помпезную с гранатовыми цветами, идеально сочетающуюся с
алыми губами. Попытался воткнуть в волосы.
- Я тебе ее потом подарю, хорошо? – я
отняла у насупившегося братца шпильку, не став говорить о том, что
столь дорогая вещь вызовет много вопросов. Еще в воровстве
обвинят.
- А за признание стоит благодарить
моего брата, - со вздохом пояснила, так и не решив, как относиться
к новому родственнику. С одной стороны, он бросил меня без помощи в
тюрьме, не став и слушать. С другой, пытается искупить вину. Отца
поторопил с признанием. И то, что мне заранее доставили корону с
фениксами, говорило о том, что указ был подписан до моего
представления дворцу. А вот учеба и доступ в библиотеку – моя
заслуга, как и портрет матери.
Я все еще была зла на старшего брата.
Было бы проще, окажись он негодяем, и я продолжила бы его
ненавидеть с чистой совестью. Сейчас попытки защитить меня или
помочь вызывали глухое раздражение, потому что я не знала, как на
них реагировать. И не хотела знать. Я не была готова его
простить…
- Красивая, правда? – я развернула
свиток, лежавший на столе. Перед служанками не стала этого делать –
чужие люди все-таки, а братец был своим, хоть и не человеком.