В тот раз она лежала на диванчике у окна, излучая безмятежность и спокойствие. Во сне эта стерва казалась почти нормальной. Просто милая и красивая девушка, почти что вельта — подданная его отца, короля Парящего города… Черные волосы и белоснежная кожа, порой казавшаяся прозрачной, к которой так и тянуло прикоснуться.
Сердце колотилось как бешеное, когда он бесшумно снял лютню со стены. Ловко в пару движений вынул одну из струн. Чем не удавка?
Ему нужно было лишь немного удачи, и он стал бы героем — спас парящий город от тянувшей последнее дани, вельтов — от притеснения и унижений, освободил долинные племена… Да и собственное королевство Арэи наконец-то вздохнуло бы спокойно. Пришел бы мир, которого все так долго ждали.
Внезапно королева заворочалась, заставив пережить несколько не самых приятных мгновений, но, выждав пару секунд, Теодор убедился, что эта тварь все еще спит. Следовало поторопиться — она могла проснуться в любое мгновение.
Она вновь шевельнулась, длинные темные ресницы затрепетали, знаменуя скорое пробуждение. Тогда он метнулся к своей «госпоже». Надеясь, через несколько секунд уже сможет добавить приставку «бывшей».
Поудобнее намотал струну на ладони, чтобы та не выскользнула. «Сейчас или никогда». Второго шанса у него быть не могло…
Но только он шагнул к кровати, предвкушая смерть Арэи, как та распахнула глаза.
— Превосходно, — девица жадно облизнулась.
Дальнейшее произошло быстро, слишком быстро. Теодор метнулся к ней, все еще лелея жалкую надежду привести свой план в действие. Но куда там. Его руки замерли в нескольких сантиметрах от ее шеи, и он почувствовал, что не может больше двигаться.
— Ты нарушил столько правил, малыш. Я не люблю, когда нарушают правила…
Он начал задыхаться. Сердцебиение учащалось, руки затряслись, захотелось кричать. Покачнулся, пытаясь твердо стоять на ногах, вот только ее магия была сильнее его воли.
— …Но очень люблю наказывать, — закончила она свою фразу.
Жар в груди нарастал, внутренности словно скручивало узлом, ноги подкосились, но Теодор не смог удержаться даже на коленях. Распластался по полу. Суставы горели невыносимой болью.
А эта дрянь стояла над ним и улыбалась.
— Ты ведь знаешь, что за эту выходку будешь страдать не только ты, но и твой народ? Эти уродливые полулюди-полукурицы и так слишком долго пользовались моей добротой.