Убийство и смерть пьянят, разогревают
кровь лучше любого вина, лучше самых экзотических наркотиков с
Острова и Пустошей.
Бретера, разумеется, никто не
окружал. А если кто-нибудь и желал ему победы, то в самой глубине
души. Не сказать, чтобы это как-то особенно мешало, боец привык
драться без условностей и одобрения, ради победы и результата. И
все равно … сейчас он не отказался бы увидеть хоть один ободряющий
взгляд.
Было тихо, неестественно тихо. Лишь
поднимался над ложами тихий говор, почти незаметный, как шелест
ковыля под утренним ветерком. Публика слишком степенная, слишком
высокородная, здесь каждый с детства воспитывался в
осознании, что настоящая человечность подразумевает ледяную
выдержку, умение сдержать в узде любое чувство, хотя бы внешне.
Открытое, публичное проявление страстей – удел низов, которые
никогда не поднимутся выше свой полуживотной природы. Холодные
лица, похожие на восковые маски, плоские невыразительные глаза,
элегантные позы и скупые движения, каждое из которых рассчитано на
стороннего зрителя и самого пристрастного критика. И слуги под
стать хозяевам. Забавно, почему именно прислужники обычно имеют
рожи еще более надменные, чем у хозяев?
Театр кукол.
Бретер позволил себе скупую ухмылку,
подумав, что аристократическая сволочь, собравшаяся поглазеть на
его убийство, имеет за плечами от силы три-четыре столетия
высокородства. Ведь почти вся настоящая аристократия не
пережила Катаклизм. Будучи плотью от плоти Старой Империи, она
оказалась погребена осколками погибшего мира. Насколько мог судить
мастер клинка, в богато украшенных ложах не имелось ни единого
полнокровного члена двадцати двух семей приматоров, истинных
правителей мира.
А еще там наверняка сидит она и
смотрит. Смотрит, как все, сохраняя на лице выражение легкой скуки,
негромко переговариваясь со спутниками о погоде, светских новостях
и сплетнях, которые достаточно безобидны, чтобы обсуждать при
свидетелях. Прячет глубоко в сердце истинные чувства и намерения.
Интересно, желает ли она ему победы? Или надеется, что родственник
отправит наглого выскочку в ад, к Эрдегу?
Бретер ухмыльнулся еще шире – и
согнал с лица кривой оскал. Нельзя терять концентрацию, ни на
мгновение. Он многое знал, многое умел, дрался против одного и со
многими, в одиночку и плечом к плечу, бился с бездоспешными воинами
и настоящими «бронелобами». У бретера за плечами осталось неплохое
личное кладбище, где каждая могила могла бы поведать горестную
историю о скоропостижной смерти от руки бойца, которого некоторые
уже называли лучшим воином в своем поколении, вторым после великого
Венсана Монгайяр, Лунного Жнеца. Но этот бой обещал стать особенным
и первым. Хотя бы потому, что бретер не мог убить соперника.