Но я знаю, что должна звать своего Владимира. И только мысли о нем дадут мне силы. Всегда давали.
«Пятьдесят девять».
«Шестьдесят семь»… Шестнадцать минут, а у меня голова болит так, словно ее вскрывают изнутри, и слезы катятся по щекам, я даже чувствую, как течет кровь по губам и по шее. Лопнули сосуды в носу от давления. Началось! Теперь только война с собственным телом.
«Владимир мой! Владимир!»
Его имя, на одной ноте. Мне кажется, что он идет ко мне через какие-то стены, ломая их, а перед ним появляются новые, и словно я сама не пускаю его, давая ложные картинки, и я знаю, что он видит меня, чувствует, но не может дойти. Такие у меня кошмары, такие видения в гипнозе и я не знаю, что в этот момент говорю.
«Восемьдесят пять…»
В ушах раздался вой, по нарастающей. Сигнал тревоги, и у меня дрожат колени, я смотрю сквозь туман. Дикая боль в ушах, и я невольно зажимаю их руками, смотрю на свои ладони, и они в крови. Мне это кажется или я в гипнотическом сне. Что они укололи мне… я не могу сдержаться.
Я снова в темноте, и на моей шее петля. Я вижу Владимира в каком-то красноватом полумраке, он стоит и не идет ко мне, а я тщетно иду к нему, натягивая верёвку, которую кто-то тянет сзади, и она захлёстывается все сильнее, я перестаю дышать на мгновения, но не перестаю идти. Мне так мало шагов до него. Всего тринадцать. Так мало… и он не видит и не слышит меня. Я должна позвать, иначе задохнусь. Петля душит меня.
«Владимир…Владимир»
Он поворачивает ко мне лицо, и я с ужасом вижу, как горят ненавистью его глаза. Я не выполнила миссию, я все испортила, да? Я все завалила. И вдруг вместо Владимира передо мной маршал. Это его лицо искажено ненавистью.
«Девяносто два»
Голову разорвало от дикой боли, и тьма, сгущаясь, заставила упасть на колени заорать, зажимая уши руками. Но мне вдруг кажется, что я слышу его голос сквозь гул какой-то сирены, от которой дрожит каждый нерв и рвется терпение. Я слышу собственные хриплые крики боли. Но я уже не могу встать, я корчусь на земле, обвитая веревками, которые душат, режут, пережимают, и я вот-вот задохнусь. Трудно противиться. Хочется расслабиться и перестать оттягивать петлю израненными пальцами. Позволить ей затянуться потуже.
***
«Ты обещала! Ты. Мне. Обещала!», - его голос яркой вспышкой во мраке.