Я сделал большой глоток остывшего кофе из своей любимой,
треснутой у ручки кружки с надписью «Сопромат не прощает». Кофе был
отвратительным, как всегда. Растворимый суррогат «Каждый день»,
который наш завхоз Семёныч закупал огромными банками, потому что
«настоящий молотый, Виктор Павлович, это буржуазное
расточительство, не по-государственному». Но этот суррогат содержал
кофеин — истинный, единственный и незаменимый двигатель научного
прогресса. Без него половина открытий так и осталась бы лежать в
папке с названием «додумать завтра, если будут силы». Этот горький,
землистый вкус был вкусом моей работы, вкусом компромисса между
желаемым и действительным.
В защитном боксе из армированного стекла, в атмосфере чистейшего
инертного аргона, под давлением в пару сотен атмосфер, вершилось
таинство. Я, Виктор Новиков, тридцати двух лет от роду, кандидат
технических наук, ведущий специалист и просто хороший парень,
синтезировал новый композитный сплав. Мой проект, мой грант, моя
личная гора Эверест, на которую я карабкался последние два года,
отбиваясь от бюрократов из министерства, требующих «промежуточных
результатов и отчётов по установленной форме», и от тех самых
аспирантов, требующих «простых и понятных задач».
Это был материал на основе термопластичного карбида вольфрама с
армирующими нитями из нитрида бора. По моим расчётам, полученная
матрица была способна выдержать давление в несколько гигапаскалей и
температуру свыше трёх тысяч кельвинов. Достаточно, чтобы
превратить взрослого африканского слона в очень плоскую, очень
дорогую и очень грустную монетку. По крайней мере, так было в
теории, в красивых моделях на экране и в стройных формулах на
маркерной доске. Потенциальное применение? Обшивка для термоядерных
реакторов, броня для межпланетных кораблей, буровые головки,
способные прогрызть земную кору до самой мантии. Мечты, мечты.
Но у реальности, как это часто бывает, было своё, особое мнение
на этот счёт, и она редко совпадала с моими графиками. Я хмуро
уставился на центральный монитор. Кривая давления вела себя, как
студент на первой лекции — вроде бы слушала, но постоянно норовила
уснуть, то есть, просесть ниже расчётных значений. Это было
некритично, всего на пару сотых процента, но раздражало до
зубовного скрежета. Моя прекрасная, идеальная изобара имела не
менее прекрасный, но совершенно неуместный отрицательный
градиент.