Десять минут спустя добираемся до позиции, откуда запускались
ракеты и били громобои.
Вижу её сразу: слабоукреплённый лагерь, выстроенный впопыхах.
Растянутая колючая проволока, прикрытые модули, несколько
транспортных контейнеров. Но самое главное — РСЗО «Смерч» и тяжёлые
громобои в количестве трёх штук.
Навстречу выгружается отряд вульфонгов.
Я даю ментальный сигнал — и выпрыгнувшие из джипов тавры во
главе с Маврой с флангов обрушиваются на врагов. Каменные снаряды,
пики, щиты. Стихия в деле.
Ледзор тоже бросается на тусовку. С хохотом сносит голову одному
из охранников.
Змейка — чуть позади. Но когда включается, то сразу — в полную
силу. Когти впиваются в вульфонга сбоку, вспарывают доспех, как
картон.
В плен берём только расчёты громобоев и ракетной установки. С
вульфонгами всё ясно с первого взгляда: эти били из громобоев, а
для этого большого ума не надо — главное, чтобы был Дар молнии да
пара месяцев на выучку. Просто если ты — молниевик-Воин, то и
управлять молнией громобоя сможешь при помощи управляющего камня. Я
даже не замедляюсь, проходя мимо — не гляжу, не думаю, пыль под
ногами и не более.
А вот расчёт «Смерча» — совсем другое дело. Грузовик стоит чуть
в стороне, массивный, покосившийся на одно колесо, шасси под
тяжестью боекомплекта почти легло, пусковые трубы пустые, как будто
сдулись. Стреляли не местные зверолюди — у тех бы не хватило
навыков. Это были люди Паскевича. Сейчас шестеро сидят у прицепа,
связанные, с заломленными руками, все в одинаковом полевом
обмундировании — без гербов, жетонов, даже нашивки с группой крови
срезаны. Не пожалел их князь Паскевич. Отправил к свирепым
зверолюдям с шаткой психикой, да ещё и приказ дал самоубийственный
— стрелять по мне.
— Это же граф Филинов…! — хрипит в ужасе один, округлив
глаза.
Похоже, им никто не сказал, в кого именно им предстоит открывать
огонь. Я подхожу ближе, не торопясь, подошвы чуть скрипят по
пыльной земле. Останавливаюсь перед связанным расчётом. Смотрю
сверху вниз.
— Люди Паскевича… — произношу я с интересом. — Есть предложение,
что же мне с вами делать?
Один из них, старик, поднимает голову. Долго служит, это видно
сразу: седина, лицо как боевой план — прожжённое, но взгляд тяжёлый
и ясный. Не сломленный, не пустой. Он смотрит на меня без вызова,
скорее с пониманием, и говорит глухо, сдержанно, чётко: