Зайдя внутрь, я ощутил, что квартиру давно не открывали и даже
не проветривали. Тут было тепло, а в нагретом воздухе чувствовался
запах земли. Сняв обувь, я прошёл вперёд по узкому коридору. На
белой двери слева расположился значок писающего пластмассового
мальчика, кокетливо отклоняющего струю в сторону с горшком. Туалет
был совмещён с ванной, над которой нависала лейка душа, а унитаз
имел длинную трубу вверх и сливной бачок с цепью и деревянной
ручкой для смыва с сидячего положения. Что ж, разделённый санузел —
это прямо роскошь. Порадуюсь и этому, в сравнении с общагой —
вообще чудо-чудное.
На кухне располагались белый холодильник «Бирюса» и газовая
плита. «Это просто сказка какая-то. Отлично! Я буду есть тёплую
еду», — подумал я.
Зал был обставлен диваном, некогда ободранным какими-то
животными — возможно, кошкой или даже не одной. Хотя запаха
кошачьего здесь не было. Над диваном висел большой, почти во всю
стену, ковёр с причудливым красно-синим узором. «Если станет совсем
грустно, можно будет найти на этом ковре замысловатые рисунки и
таким образом медитативно погрузиться в сон», — мелькнуло у меня в
голове. А возле дивана, на тумбочке, стоял белый дисковый телефон
со спиралевидным шнуром. Подняв трубку и приложив её к уху, я
убедился, что он работает, и, положив трубку, продолжил изучать
квартиру. Она не обладала балконом, зато было окно с двойной рамой.
И я открыл белые ставни, чтобы впустить внутрь немного свежего
воздуха. Окно скрипнуло, невольно хрустнула белая, вздувшаяся
краска на подоконнике, и, наконец, влекомые потоком, в помещение
влетели запахи улиц Саратова.
Я обернулся. Мой взгляд упал на покрытый тёмным лаком,
застеклённый сверху шкаф-сервант, только вместо ожидаемого сервиза
в нём стояло множество разных и пыльных книг. В нижнем левом
отделе, под книгами, я нашёл виниловые пластинки, а справа — и
проигрыватель под них. «Вот это уже интересно, — подумал я. — Всё
же не радио с гимном по утрам слушать».
Достав проигрыватель, я приоткрыл прозрачную затемнённую крышку
и поставил первую попавшуюся под руку пластинку — «Голубой щенок».
Переместив иглу, услышал, как она скрипнула, а после слегка жужжаще
выдала песню:
«А я уважаю пирата, а я уважаю кота…»
Пластинок было много, и я мог не волноваться, что умру здесь со
скуки. Плюс работы — невпроворот. Я скользнул взглядом по столу, на
который положил папку с делом «Кобры».