Зато к началу марша на Ниццу уже
удовлетворительно держался в седле. Но при условии, что седло
двигалось шагом или в темпе рыси. К сожалению, в режиме галопа и
карьера я выглядел так, что, скажем прямо, не вдохновлял бойцов
идти за мной в огонь и в воду.
Мой оппонент герцог Савойский
мобилизовал на убой приблизительно до четырех тысяч душ, идеальное
количество. Разогнав их, мы бы продемонстрировали все преимущества
нашего оружия и вдохновения единым Богом. Но он, стервец, выклянчил
еще королевских войск, и французский комитет по встрече двинулся
нам наперерез. Наши пути пересекутся где-то в районе
Баланса.
Баталия XVII века чем-то напоминает
бои в космосе, линии фронта нет, противники встречаются на узловых
точках пространства. Приходят на какое-то Куликово поле, причем,
оцените, не договариваются, приходят вместе и не опаздывают,
день-два еще разворачиваются, чтобы ловчее истреблять род людской,
и одновременно бросаются друг на друга.
Современная техника позволила мне
отслеживать передвижения савойцев, но сами мы двигались по
старинке, смешивая копытами грязный мартовский снег с все еще
мерзлой землей. Колонна тянулась на километры. Остановка на отдых
представляла собой рассредоточение, а по-простому, разброд армии по
куче деревень и городишек, со сверхчеловеческой задачей собрать все
это потом воедино. Никак воинство не могло разбить лагерь на ночь
зимой в лесу или чистом поле. Впрочем, я и не собирался куда-нибудь
дергать до середины апреля. Уважающие себя короли тоже не любили
отправляться в путь зимой. Но ничего не поделаешь. Главный
недостаток армейской службы — когда-нибудь приходится и
повоевать.
Зато у Якимуры затишье. Он соорудил
гарнизон из приверженцев новой веры и готовился отразить штурм. Но
никто его не штурмовал. Их католические величество да
преосвященство сперва решили обломать рога мне.
А тем временем моя воинственная орда
первой докатилась до Валанса. Единственный город на нашем пути,
достаточно укрепленный, что не захотел добровольно-принудительно
открыть ворота и за толику золота дать приют усталым
путникам.
Сидя на коне в двухстах метрах от
северных ворот, я мрачно рассматривал в бинокль невысокие зубчатые
стены. Да, извините за столь прозаический текст — в двухстах
метрах. В романах о старине принято писать «на расстоянии полета
стрелы», «за три удара сердца», «в трех днях пути на запад» и так
далее. Но я, чесслово, не знаю, что это за дистанции и временные
промежутки. В Европе луки были уже не в почете, а арбалеты
вытеснялись пулевым оружием. На территории Франции, где, кстати,
потом изобрели метры и граммы, меньше всего хотелось пользоваться
расстояниями полета стрелы, ярдами, футами, локтями и прочими
локальными понятиями.