Сон не шёл.
В голове фантомными вспышками мелькали картинки минувшего дня, а по коже струились афтершоки от прикосновений грешного Михаила. За рёбрами тоскливо заныло. И не по соседу — нет. По счастью. Обычному такому женскому счастью, где дом — полная чаша, а в нём детский смех. И сильные руки ежедневно страхуют, позволяя ошибаться, рисковать и быть просто его женщиной.
Потому что он — стена. А я за ней.
И по ночам наступает магия — любовь вспыхивает и укутывает в своё мягкое одеяло. Он рядом — и больше ничего не надо.
Но жизнь моя к тридцати трём годам сложилась так, что всё у меня было как у людей: квартира, работа, пару кредитов, отпуск раз в год и дача в розовых мечтах. А вот с любовной любовью так и не сложилось.
Но я свято верила в то, что лучше буду одна, чем рядом с кем попало.
Уснула под гул собственных неугомонных мыслей, а утром проснулась и поняла, что на стрессе и после бутылки вина, забыла поставить будильник. И проспала. По жести!
Собиралась как не в себя. Одновременно чистила зубы и вызывала такси, а затем уже на ходу заливала в термос крутой кофе без сахара и молока. Повязала на тело платье-халат боевого защитного цвета, мазнула по губам морковным тинтом, обула палёные Лабутены и вышла за дверь, кликая по кнопке лифта и молясь всем богам, чтобы он в кои-то веки работал.
И свезло!
Кряхтя и тужась, металлическая консервная банка принялась карабкаться на мой этаж, а когда сделала это и распахнула передо мной свои исклеенные рекламой врата, то я внутренне трехэтажно выматерилась.
Почему?
Потому что позади меня открылась входная дверь святого гамадрила, а спустя всего секунду я услышала его насмешливый голос:
— Однако утро перестаёт быть томным...
Вся покрываюсь льдом и чувствую яд на языке, но к соседу поворачиваюсь уже с лучезарной улыбкой во все свои тридцать два зуба и подмигивая, кокетливо накручивая длинный, белокурый локон на указательный палец.
Святой Михаил тут же спотыкается на ровном месте, жалко только, что не падает и не ломает конечности в трёх местах. Вангую: «Илизаров» был бы ему невероятно к лицу. Но, увы. А потому мне лишь остаётся лицезреть лёгкий утренний шок в голубых глазах соседа и его хмуро сведённые брови.
Но и это не всё.
Я отступаю в сторону и делаю приглашающий жест внутрь жестяной банки, зовущейся лифтом: