Тут же нашлась и ксерокопия семейной книги, в которой напротив
имени матери значилось, что она умерла. А меня так и вовсе в
карточке не числилось. Ну, намёк понятен. Однако всё равно не особо
приятно такое отношение к родному сыну, достопочтенный господин
Накулдзима.
Чему я порадовался, так это фотоальбому. Забавно, конечно, было
рассматривать жутко похожие друг на друга физиономии, и при этом
безошибочно узнавать: вот этот старик с императорской хризантемой
на лацкане — дядя Нишида, низенькая тётенька с кучей перстней на
сморщенных руках — тётя Осака… хотя на самом деле её зовут как-то
по-другому. Вот сестра Момо, вот брат Гин… Мама, ещё живая.
На фотографию мамки я смотрел долго. Красивая она была. А уж с
уложенной причёской и грамотно подобранным макияжем, в традиционной
японской одежде с этим дурным поясом шириной в полметра и вовсе
выглядела как фарфоровая кукла. Понятно теперь, в кого я такой
тонкий, звонкий и прозрачный.
Однако и отцовских черт у меня хватало. Взглянуть только на одни
брови — сразу понятно, чья во мне кровь течёт. Не говоря уже о
упрямо торчащих в разные стороны, несмотря на седину, волосах.
А вот и я на фотографии. Совсем мелкий, с зашуганным видом
держащийся за мамкину руку. И одетый в солидный, не по возрасту,
костюм. Странное у матери было представление о том, как должны
выглядеть дети.
Я захлопнул альбом и лёг на пол. Сердце заходилось от волнения,
в голове шумело как от выпивки. В очах слёзы навернулись. Как-то
слишком легко я принял всю эту ситуацию. Ведь это совсем не моя
семья. Моя — там, в далёкой России. Только какого лешего я о ней
ничего не помню, зато вот этих всех косоглазых обезьян знаю
поимённо?
Видимо такова цена за то что я жив. Сделать-то я всё равно с
этим ничего не могу. Хотя…
Сделать загран, сесть на самолёт — и через двенадцать часов я
уже буду топтать Красную площадь. Кстати, надо бы погуглить, что
там стало с настоящим мной. Вдруг я приеду — а тот я, который умер,
вовсе и не умер?
Окрылённый этой идеей, я полез в телефон — и жизнь подбросила
мне логичный, но от того не менее неприятный сюрприз.
Я не понимал русский язык. Вообще. Ни в каком виде. Ни в тексте
(крякозябры вместо букв отказывались выстраиваться в осмысленные
слова), ни в речи бессменной телеведущей первого канала Екатерины
Андреевой. Голос у неё красивый, только разобрать я смог разве что
фамилию “Иванов”.