Когда Платов поставил мне задачу, я вдруг понял, что вот он
рубикон – пути назад нет: решись я на признание, прослыл бы трусом
в глазах этого действительно выдающегося человека. Такого живого,
совсем не иконописного, а более чем земного – ругающегося как
сапожник, пьющего водку, зло подшучивающего над ученым мужем,
борющегося со своими внутренними демонами и одновременно решающего,
как совершить Подвиг. Ну не мог я, хоть убейте, включить перед ним
заднюю! Стоял перед ним – вокруг шумел лагерь, где-то вдалеке ржали
лошади, поблизости раздавался мерзкий звук точильного камня, на
котором правили саблю, до нас доносились обрывки разговоров, а я не
мог вымолвить и слова. “Снаряжайся”, – сказал он мне, я отмер,
кивнул и, не сказав ни слова, пошел готовиться к походу.
В итоге, сжег письмо, но так и не заснул. Думалось о разном.
Например, о том ,что в арьергард отряда в слободе Мечетной может
прибыть еще один фельдкурьер. Или из Оренбурга прискачет нарочный с
известием о смерти Павла Первого. Или в крепостицах на Нижне-яицкой
кордонной линии на реке Урал атаманам сообщат о воцарении
Александра I. Ну сообщат и сообщат – мне что с того? Главное, чтобы
не привезли приказ о прекращении похода. Не то лихо выйдет: мы в
кайсацкую степь уйдем, а про нас забудут. Бррр…
Уснуть не давали и мысли о том, что брать с собой в поход, как
вооружить своих казаков. Когда вернулся от атаманов, собрал в круг
свой малый отряд – два десятка человек в разномастной, как все
полки в лагере, одежде. Единой формы казакам еще не придумали, а
потому каждый одевался кто во что горазд. Не очень-то и удобно для
командира. Потому приказал всем повязать на руку белую тактическую
повязку – как оно в степи дальше пойдет, поживем-увидим, а в
многотысячном лагере всяко пригодится.
Распорядился проверить снаряжение, сбрую и предъявить оружие к
осмотру. Опять же таки – полное отсутствие стандарта. У кого шашка,
у кого азиатская сабля – клыч или персидский шамшир, – ятаганы,
кинжалы, ножи-переделки из палашей, пистолеты – набор такой, что
хоть оружейную лавку открывай “Клинки и пистоли со всего мира”. У
одного кавалерийский прусский пистолет, у другого – тульский, у
третьего – “пукалка” турецкой работы с инкрустацией из собачьей
полированной кости. Ружья… С ними все оказалось не так дурно:
половина моих казаков оказалась вооруженной новейшими русским
нарезным гусарским карабином образца 1798 года (1), а двое, включая
Козина, побывавшие в итальянском походе, могли похвастать
австрийскими кавалерийскими штуцерами с восьмигранным стволом. У
унтера вдобавок имелся экзотический заграничный ствол, напоминающий
обрез, которым он необычайно гордился. У оставшихся – длинные
мушкеты низкого качества времен царя Гороха. По их признанию, свои
ружья они использовали исключительно для подачи сигнала.