Ой, что это со мной? Ревность? Нет-нет, Лера, спокойно, какая
разница, на какую леди любуется перед сном чужой муж! Тебя это не
должно волновать. Лучше давай ещё раз обдумаем план…
— Проходите, мэтр Леонард, — проговорил мой палач, отворяя
дверь.
И я поняла, что обдумывать уже поздно, пора действовать.
В комнату вошёл седой старичок с длинной бородой в чёрном
бесформенном балахоне.
Чем-то он походил на священника, только без креста. Уж не
отпевать ли меня пришёл?
Мысленно перекрестившись, только бы меня не раскусили, я сползла
ниже в одеяла и обречённо вздохнула.
— Добрый вечер, леди Валери — проговорил старец, почтительно
поклонившись. — Очень рад приветствовать вас в имении вашего
дорогого супруга лорда Адальхарта. Как себя чувствуете?
— Живот… болит… сила, наверное, — просипела я, подтянув одеяло к
самому носу.
Только бы не принялся осматривать, вдруг почувствует, что лгу
или того хуже — что Валери подменили!
Надо было видеть выражение лица моего “мужа”. Он по-настоящему
заволновался, сложил руки на груди и начал кусать губы.
— Так разве может быть? — инквизитор пронзил стальным взглядом
мэтра.
— Да, конечно, ваша светлость, женщине нелегко принять силу
дракона, тем более вашу…
Ой-ой, этого нам только не хватало. Что значит “силу дракона”?!
Адальхарт у нас не человек? Нет, на такое я подписывалась.
— Мне говорили, моя тьма безболезненно перейдёт к Валери, и
ничто не помешает зачать.
— Да, ваша светлость, леди Валери имеет слабый огненный дар,
даже скорее небольшую лучинку света, и конфликта между вашими
магическими силами не должно было случиться. Ваша сила должна была
просто поглотить дар Валери…
— Я это знаю. Но она жалуется, что болит живот! Что-то не так,
проверьте. Я хочу, чтобы ребёнок был здоров и силён.
Мужчины говорили так, будто я была неживым предметом в комнате,
и мне это очень-очень не нравилось. Для Адальхарта я была словно
сломанной машиной, которую надо было починить, вернее, инкубатором,
а не женой! К своему псу он, казалось, лучше относится. Понятно,
почему Валери говорила о воле, какая тут воля, когда к тебе
отношение, как к табуретке!
Рискованно, конечно, привлекать к себе лишнее внимание, но я не
могла изображать неодушевлённый предмет. Я живая, чувствующая!
— Болит-болит, очень! — выпалила я, поморщившись.