— Согласен.
И в тот же миг Ориана охватила знакомая тьма. Мрачная, жуткая, что пробиралась в лёгкие и мешала дышать. Охватила и пропала, но в ответ на злой взгляд Лем лишь отсалютовал бокалом.
— Я должен быть уверен, что ты не передумаешь и не найдёшь лазейки для отказа. Теперь точно не найдёшь, условие включено в твою клятву.
Вполне в его духе — не верить на слово, кровью подкрепляя каждый чих. Ориан давно не злился, понимая, что стояло на кону. Но от ехидства не удержался.
— Ты в курсе, что такое дружба?
— Друзья для меня непозволительная роскошь.
Бокал из ладони императора растворился в тёмном мареве, словно не бывало.
— А асса Кевинбург? — поднял бровь Ориан.
Ариса подавала надежды уже в академии, они с деканом боевиков чуть не подрались из-за дочери Абеларда как только увидели в первый раз. Но та отказалась от славы боевого мага, выбрав лекарское. Кто же знал, что спустя десять лет она устроит скандал в кабинете императора. И что Лем, который убивал и за меньшее, промолчит.
И, кстати, до сих пор молчал, не отвечая на вопрос. Что тоже наводило на интересные мысли.
— Асса Кевинбург? — усмехнулся Лориан и откинулся на спинку кресла. — Ассе будет веселее всех.
— Есть причина?
Чутьё Ориана взвыло, предчувствуя неприятности.
— Есть. Сегодня ночью я забрал её душу.
***
В груди кольнуло, вдох оборвался на середине. Я едва не споткнулась, но кого волновали такие мелочи, если изнутри разрывала убийственная, и в то же время бессильная ярость!
Да, я просчиталась! Не ожидала, что меня так накроет от невиданной зверюшки, в которую обращался император. Но это не повод ни для унизительных подарков, ни для пренебрежения.
А платье тем временем шуршало тремя юбками в такт шагам, нашёптывало, что пощёчина — меньшее из заслуженного величеством. Но, в отличие от куска ткани, у меня имелся мозг. Смущённый, он понимал, истерика — это ещё ничего, даже если при бывшем ректоре, который у императора в друзьях, но пощёчина…
Не заметив, чуть не сбила ассу Блекхендберг. Слава рианам не ту, всего лишь сестру декана боевого факультета. Хотя наша профессор Блекхендберг и не дала бы себя сбить.
— Прошу прощения!
Повернулась, заученно улыбнулась… и помчалась дальше. Потому что двухчасовые извинения точно бы не осилила, начала плеваться ядом. И для начала — в длинный шлейф платья, который престарелая фифа Блекхендберг распустила на всю ширину коридора.