– Я… – Пашке очень не хотелось в этом признаваться. – Дед, я на хуторе хочу остаться.
– Как так?
– Ну механизатором там. Выучусь.
Пашка видел, как глаза у бабушки вмиг потускнели, и она как-то вся вдруг поникла. Дед смотрел на него из-под тяжело нависающих бровей.
– Чего мелешь, а?
Пашка не мог сказать, в чем была причина. Москву он не полюбил. Не полюбил климат, не полюбил улицы, не полюбил людей. Впрочем, настоящая беда была даже не в этом, а в том, что участковый по прозвищу Сапог уже с месяц как начал на него «охоту». Но как в таком признаешься?
– Плохо там, – неуверенно промолвил Паша. – Все не по-нашему…
– А ты хочешь, как мы… в глуши до старости сидеть?! А жена у тебя будет! – бабушка чуть не плакала.
Дед угрюмо сверлил Пашку глазами.
Остаток обеда провели молча. Бабушка забрала посуду и пошла мыть ее во двор. Паша остался с дедом один на один.
– Вот что, – тихо сказал дед, почесывая бороду. – Ты человек почитай взрослый, я тебя ни к чему принуждать не стану. Своя башка на плечах должна быть. Только одно усвой: не в такое время мы живем, как раньше. Вон уже в космос готовятся летать! Пока трактор освоишь, глядишь новые машины в поле выйдут. Куда пойдешь тогда – на базар репой торговать?
– Дед, да я ж…
– Чего, я ж! Мать с отцом были бы живы, они б тебе объяснили… На кой хрен у тетки три года на шее сидел? Небось, все кино, да цирк?
Дед вдруг безнадежно махнул рукой и встал из-за стола.
– Ладно, живи как знаешь!
И тоже ушел.
Вот, оказывается, как в жизни выглядит пословица «Начали за здравие, а кончили за упокой».
Валяясь на старой кровати на колючем шерстяном одеяле, Паша думал, чем бы ему заняться в остаток дня. Ничего лучше купания и рыбалки в голову не приходило.
Пашка встал, открыл чулан, поискал среди шуб и валенок удочку – нету. Обойдя дом, заглянул в деревянную пристройку, туда, где у деда хранились топор, коса, клещи, гвозди, рассыпанные по ржавым консервным банкам. Тоже нет!
Паша почесал нос и вспомнил, как прошлым летом Витька Горбушкин попросил у него перед самым отъездом удочку, да видно так и решил оставить ее у себя на хранении.
«Щас я тебе устрою милицейский обыск!» – подумал Пашка.
Он вышел за калитку и направился вверх по залитой солнцем улице.
Не успел пройти и двадцати шагов…
– Пашка, ты что ли?! Не узнала! – воскликнула седая старуха, доившая за забором козу – ту самую, с которой Пашка встретился, когда зашел на хутор.