— Ты просто слишком впечатлительный.
— Посмотрим, как ты отреагируешь на ущелье.
— Никак. Я черствая.
Они приблизились к деревне, и теплый свет вывески упал на Полино лицо — плавные линии, нежность золотистой кожи, невыразительность матовых глаз, ленточки в волосах. Черствая? Скорее безмятежная. Она была как красивый пейзаж: можно долго и с наслаждением любоваться, но не согреться в ее объятиях.
— И почему тогда ты отправляешься со мной в ущелье, черствая моя? — спросил Даня, заправляя пушистую прядь ей за ухо. Пальцы скользнули по теплой щеке и благопристойно отодвинулись.
— Я слишком долго не покидала избушку, — объяснила она спокойно. — И теперь мне все время хочется куда-то ехать или идти.
— Как ты вообще попала в тот лес?
По ее лицу скользнуло сомнение, а потом Поля пообещала:
— Я расскажу. Только не здесь. Вдруг ты решишь хлопнуться в обморок.
— Я? В обморок? — поразился он.
— С твоей-то впечатлительностью.
— У меня работа такая! Нельзя разговаривать с духами, оставаясь толстокожим.
Поля хмыкнула и направилась к домику. Туристическая деревня спала, и даже Гуля не выглянула из своей сторожки.
***
Даня едва дождался, когда Поля закончит ополаскиваться и вернется к нему. Ее волосы были мокрыми, и это напомнило Чуду. В просторной футболке и широких штанах, она уселась на своем топчане, прижавшись спиной в древесной стене.
Даня погасил верхний свет, оставив включенным фонарик, который погрузил небольшую комнату в таинственный полумрак с причудливыми тенями. Уселся на свой топчан — напротив Полиного, подался вперед, упершись локтями в колени.
— Рассказывай, — попросил он подрагивающим от нетерпения голосом. Даня любил интересные истории, а прошлое Поли его интриговало неимоверно.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
— Я не знаю, сколько лет провела в избушке, — медленно заговорила она. — Там время течет иначе, и совершенно непонятно, прошел год или столетие. А до этого я помню солнце, бескрайнее небо, пшеничные колосья, которые волновались на ветру. Я помню дожди и запах земли, помню руки земледельцев и праздники урожая, где мне приносили щедрые дары.
— Ты была тьеррой, духом поля? — спросил Даня и понял, что нисколько не удивлен. Не зря он выбрал для этой девочки такое имя, что-то почувствовал еще там, в избушке.
— Наверное. И я помню, как однажды узловатые пальцы одной старухи сорвали мои колоски и сплели из них куклу, заключив меня в неволю. Я помню ритуальные наговоры и древнюю силу. Помню, как чужая память принесла мне множество колыбельных, с начала мира, с каждого его закоулка. И я пела, и пела, и не было больше солнца, и не было больше неба, и все, что осталось вокруг, — это крохотная избушка, и рядом была только старуха, которая медленно умирала. А потом пришел ты.