– И какими же будут последствия? – не без скепсиса поинтересовалась она, отбрасывая рыжие пряди на спину.
– Жуткими. Страшными! – ощерился меховой шарик, изо всех сил стараясь казаться грозным.
– Для меня самым жутким и страшным будет, если ты уберешься из моего дома, – хмыкнула Алита, решив сыграть со зверушкой в терновый куст. А что? Вдруг сработает? Проверить-то в любом случае не помешает. – Особенно, если ещё и вот этого заберёшь, – и она самым невежливым образом ткнула большим пальцем за спину, в сторону Дервина Фицхерберта. – Даже не знаю, как я подобный стресс переживу! Правда-правда!
Господин Фицхерберт за годы просиживания в кабинете всех своих ягодичных мышц, и больших, и средних, и даже малых (до последнего волоконца), успел отвыкнуть от того, что в него столь бесцеремонно тычут пальцами, и вообще ведут себя так, словно он скорее предмет обстановки, чем человек, в чьих холёных сильных руках находится весь город. Он пока не мог определиться, раздражало его подобное поведение или умиляло.
– Может, чаю? – решил он, что пора брать ситуацию в свои руки. – А заодно и о завтраке для вашего очаровательного… гостя подумаем.
– Вы так думаете? – начал прихорашиваться чудо-юдо зверь. – Знаете, приятно иногда встретить человека, разбирающегося в прекрасном. А меня ведь давеча, представляете, пытались зарезать в темном переулке.
– Бессердечный поступок персон, не знающих, что такое честь! – с подобающим ситуации пониманием кивнул Дервин. Если хочешь, чтобы к тебе прониклись симпатией, нужно эту самую симпатию завоевать.
По долгу службы доктор Ульцер привыкла сохранять спокойствие в самых беспокойных ситуациях, однако этим утром её рыжие брови изумленно так и норовили уползти вверх все выше и выше, так что возникала опасность, что рано или поздно они покинут предназначенную им площадку и отправятся в свободное плавание. В странствие, то бишь. В конце концов, бывали уже прецеденты, там, правда, нос сбежал*, но тем не менее.
Итак, Алита Ульцер чувствовала удивление, смешанное с растущей бесшабашной и весёлой злостью. Утро определённо не задалось. Какой-то совершенно незнакомый тип хозяйничал у неё на кухне, заваривая чай и сетуя, что в кладовой так мало сыра, что совершенно нечего предложить новому знакомому.
– Ну, ничего, кажется, вот этот твердый сыр вполне недурен. Как считаете? – и он протягивал кусок пернатому нахалу, который обнюхивал добычу с видом опытного дегустатора, осматривал с видом нейрохирурга, глядящего на снимки мозга больного и вздыхал так, словно этот сыр был его, пернатого нахала, покойной тётушкой, покинувшей его слишком рано. Впрочем, пах сыр соответствующе, так что в каком-то смысле пернатого нахала можно было понять.