— Я абсолютно спокоен. И я хочу утрясти кое-какие формальности.
— Какие?
— Я готов оформить все документы. Взять на себя обязательства. У нас же не будет разногласий в этом вопросе?
— Нет… — отвечаю тихо.
Посмотрев, наконец-то, на меня, говорит:
— Супер. И я хочу его увидеть.
Сердце делает кульбит в груди.
Я никак не ожидала, что от этих простых слов меня, твою мать, вытряхнет из кожи. Мысленно подбираю слова и спрашиваю:
— Когда ты хочешь это сделать?
Подняв руку, Кирилл смотрит на часы и пожимает плечом, говоря:
— Сегодня. У него не особо плотный график, насколько я понимаю.
Закусив до боли губу, пытаюсь заткнуть свое разгулявшееся чокнутое волнение.
— Нет. Он… в основном свободен…
— Отлично.
— Я… мне нужно позвонить няне, — принимаюсь рыться в сумке. — Они сейчас должны быть в парке, обычно я перехватываю их там после работы…
Покосившись, вижу, как Мельник присаживается на низкий подоконник и складывает на груди руки.
Мне в одночасье нужно принять новую реальность, но мозги отказываются работать как часовой механизм, возможно, всему виной эта треклятая жара, которая изводит город которую неделю подряд. Терпкие нотки мужского парфюма слегка рассеивают морок в голове, когда садимся в машину, где воздух остужен кондиционером.
Заняв противоположную от Кирилла сторону заднего сиденья “Мерседеса”, бросаю взгляд на его лицо. Он смотрит на дорогу через свое окно, но пальцы его руки выбивают дробь по колену.
— У него было не очень хорошее настроение с утра… — смотрю перед собой, сделав глубокий вдох.
— Почему?
— Встал не с той ноги.
— И часто у него такое?
— Нет… но…
Кирилл молчит, ожидая продолжения. Когда бросаю на него взгляд, смотрит на меня в ответ.
— Он очень упрямый, — говорю ему. — Если заставлять его что-то делать, он сделает все наоборот. Нарочно.
— По-моему, нормальная реакция на принуждение.
— Но не тогда, когда тебе год и… шесть…
— Тебе виднее.
Я прикусываю язык, а Мельник откидывает голову на сиденье и прикрывает глаза, опуская сцепленные в замок руки между колен, которые широко разведены. Эта поза - показатель спокойствия, но я не чувствую спокойствия в его теле. Я будто магнитным полем чувствую, что он… волнуется…
Тихо работающее радио слегка приглушает мой голос, когда все же спрашиваю:
— Давно ты знаешь?
— Чуть больше двух суток, — бросает, не открывая глаз.