Сверхвысокие тона, те, что зашкаливали за сто пятьдесят
килогерц, были сверхточными, но только вблизи. С ними можно было
разглядеть каждую трещинку в стене, каждую складку на одежде
смотрительницы, но дальше пары шагов они глохли, растворяясь в
воздухе.
Высокие, от шестидесяти до ста килогерц, — вот что годилось для
узких коридоров, где я орудовал раньше. Они рисовали мир чёткими
штрихами: позволяя определять стены и повороты, и более того,
вьющихся в воздухе насекомых. Но в просторной пещере такие звуки
тонули в эхе, путались, как нити в клубке.
А вот низкие тона, от двадцати до шестидесяти килогерц, — были
для больших залов и открытых пространств. Их длинные волны не
боялись воздуха и особо не гасли от лишнего пройденного метра.
Картинка выходила размытой, без мелочей, но зато я мог "увидеть"
весь зал разом: где стены, где выход, где силуэт
смотрительницы.
Я выдохнул, посылая ещё один низкий импульс. Эхо вернулось, и я
наконец-то понял, где она стоит. Уверенно подошёл к ней и
остановился. Раздалось шуршание, меня грубо схватили за руку и
поставили за её спиной.
Я прошёл одно из многих испытаний, которые были у нас на пути,
но зато дальше было проще. Найти путь через ров с шумящей внизу
водой. Сбалансироваться, чтобы не упасть. И наконец, лабиринт —
сеть туннелей, где эхо путалось во всевозможных ходах и отражалось
по нескольку раз. Смотрительница звала издалека, её щелчки едва
пробивались сквозь гул подземных вод.
После предыдущих испытаний лабиринт оказался простым. В голове
формировалась карта: тупики и пустые ходы выдавали себя суженным
звуком. Лабиринт, сломавший бы зрячего, я прошёл с первого
раза.
Привыкнув, я начал получать удовольствие. С таким слухом жизнь в
пещере была преимуществом. Мы могли одолеть любых врагов, но, к
счастью, кроме злокрысов и жуков, сюда никто не спускался.
Почти...
Чуткость к вибрациям открыла новые звуки. Например, гул под
пещерой — запретная зона, куда ходили только охотники под защитой
шаманов. Залы двемеров. Странный ритм их машин и труб часто
привлекал внимание перед сном. Сложно было сосредоточиться, когда
под землёй раздавались эти звуки.
Особенно завораживал гул, будто кто-то катился по широким
трубам, пронизывающим пещеры.
Но эти звуки тоже помогали учиться ориентироваться и были
неотъемлемой частью обучения. Затем нас учили языку из шипений,
звуков и мелодий.