«Они ставят перед нами препятствия».
Осознав, что обучение усложняется, я напрягал слух, улавливая,
как звук отскакивает от стен. В узких туннелях эхо было резким, как
хлопок, и определять препятствия было проще. Я, словно обретя
сверхспособности, мог понять, где находятся камни, пару раз стукнув
по полу.
«По тому, как звук отражается, можно понять, из чего сделан
объект. Звон от камня возвращается почти сразу, будто ударяясь о
что-то тяжёлое. От хитина звук усиливается, не заглушая вибрации.
Плоть фалмеров возвращает мягкий, скомканный отзвук».
А вот в просторных пещерах всё шло наперекосяк: звук
растягивался, дробился, отскакивал от стен, как шальной. Картина
пространства в голове путалась, будто кто-то нарочно перемешал
кусочки мозаики. Это сбивало с толку, особенно когда смотрительница
застыла где-то посреди зала, а мы должны были найти её. Одна
беда.
«Это что, звуковая ловушка? Я же чую, как она стоит чуть ли не в
трёх местах сразу. Но это ведь бред!»
Я напряг слух, чуткие уши задрожали, ловя каждый шорох и
отголосок. В узких туннелях всё было проще — там звук вёл себя
послушно, как по ниточке. А тут…
«Почему она везде?!»
Вопрос повис, как загадка. Рядом зашипел один из Скриссов,
схлопотав шлепок за то, что замешкался. Ждать нас никто не
собирался.
«Ну точно, стыдно, что не допёр сразу. Это не она в трёх местах.
Это пещера играет со мной, как лабиринт зеркал с лучом света.
Акустический шум, вот в чём дело!»
Мой разум, всё ещё цепляющийся за обрывки логики из той, другой
жизни, ухватился за эту мысль. Раньше я бы и не мечтал так чутко
разбираться в звуках. Но тело фалмера само знало, как ловить
отголоски мира.
«Нужно вычленять правильные звуки. И… использовать правильный
тон. Частоту, чтоб её».
Я попробовал. Издал короткий, высокий импульс — эдакий резкий
визг, почти на пределе слуха. И мир вокруг стал чётче. Будто кто-то
протер мне глаза. Звуки, что путались в пещере, начали складываться
в картинку. Смотрительница была там, впереди, а не в трёх местах
сразу. Остальное — просто эхо, отражения от стен.
Герцы, на которые ориентировались фалмеры, были ничем иным, как
колебаниями воздуха. Мой новый разум разбирал их на лету, хотя я
всё ещё привыкал к этому чуду. Будь я человеком, я бы, наверное,
только и делал, что путался в проводах какого-нибудь эхолокатора.
Но тут — другое дело.