Раиса смотрела на своё отражение и чуть не сорвалась на слезу.
Но тут Лидия щёлкнула пальцами:
— Сапоги — вон те, замшевые, тёмно-серые. Подойдут идеально.
— Согласен. В приталенном пальто и меховом берете это будет — не
женщина, а образ, — добавил я.
Уже на кассе Раиса Аркадьевна робко дотронулась до руки
дочери.
— Не думала, что снова буду выбирать себе платье… Не в аптеку,
не в поликлинику… А — платье для серьезного события.
Инна улыбнулась, и сжала пальцы матери.
— Это только начало. Жизнь ещё не сказала своё последнее слово
мама.
Возвращались уже при свете фонарей. В салоне машины пахло новой
тканью, духами Лидии Михайловны и каким-то предчувствием торжества.
Раиса смотрела в окно, молча, но в её глазах светился огонь,
который до этого долго прятался где-то глубоко.
Обновы лежали у нее на коленях, как знак, как символ новой
жизни. Ее жизни. И сейчас машина несла не просто пассажиров, а
людей, решивших вернуть себе то, что казалось потерянным —
надежду.
* * *
Утро в день свадьбы выдалось ясным, с лёгким инейным кружевом на
ветках и покатыми облаками, лениво дрейфующими над Минском. У
ресторана «Юбилейный» суетливо двигались люди — одни таскали ящики
с провизией, повара в белых колпаках курили у черного входа,
официанты в крахмальных передниках и туго повязанных галстуках
получали последние наставления от администратора. Сигаретный дым
смешивался с запахами свежего хлеба, зелени и пряного мяса.
— Борис Аркадьевич, только не забудьте, что селёдку надо
подавать в форме кольца! Это — принцип! — с серьёзным выражением
лица напоминал Исаак Маркович, следивший за сервировкой, как
генерал за военной операцией.
— Успокойся, уважаемый, у нас не первая свадьба, так что мы не
первый раз за мужем. Всё будет как в Кремле, а может, и лучше, —
подмигнул повар, убирая поварёшку за пояс, словно казак шашку.
Тем временем в отделении ЗАГСа на улице Кирова уже звучала
музыка Мендельсона. Свадебный зал был декорирован лентами,
гвоздиками и веточками кипариса — по моде того времени. Инна в
белоснежном платье сшитом вручную, с фатой, закреплённой гребнем из
перламутра, выглядела как невеста из старой киноленты, а Костя —
строгий и уверенный — словно герой военного романа, только что
вышедшего из типографии.
Регистратор, молодая женщина в строгом брючном костюме, с
голосом, пожалуй достойным если не оперы,то филармонии уж точно,
сейчас произносила слова о «ячейке социалистического общества».