Я
вышел из дворца в приподнятом настроении. Несмотря на все потери и
трагедии, мы выстояли. Город спасён, заговор раскрыт, Угрюм получил
мощного союзника в лице князя Оболенского. Дела шли в
гору.
У
ворот меня ждал Безбородко за рулём Бурлака.
—
Обратно в гостиницу, Степан, — произнёс я, усаживаясь в
машину.
Безбородко завёл двигатель, и мы покатили по
вечерним улицам Сергиева Посада. Город оживал после кошмара
последних дней — на улицах появились люди, из окон доносились
голоса, кое-где даже играла музыка.
Внезапно мой магофон ожил, издав мелодичный
звонок. Номер был незнакомый, но что-то подсказывало — стоит
ответить.
—
Слушаю.
—
Боярин Платонов? — раздался в трубке вежливый голос графа Сабурова.
— Смею надеяться, что вы узнали меня. У вас найдётся для меня
несколько минут?
Михаил Фёдорович Сабуров сидел в кресле
покойного князя Веретинского, ощущая, как тяжёлая спинка давит на
плечи. Кабинет больше не пылал невыносимым жаром — лишь обугленные
стены и покорёженная мебель напоминали о безумии прежнего хозяина.
За массивными дверями теперь дежурила его личная стража — люди
полковника Хлястина, которого удалось перетянуть на свою сторону
ещё месяц назад.
Граф поднёс к уху магофон, набрав номер
Платонова. Пока шли гудки, его мысли невольно вернулись к событиям
вчерашнего дня. Кинжал, входящий под подбородок Веретинского.
Фонтан крови. Судороги умирающего тела. А потом — лихорадочные
часы, когда он связывался с союзниками, а после методично обжигал
труп магией, превращая колотую рану в неразличимое месиво
обугленной плоти. Официальная версия: князь потерял контроль над
магическим даром, произошло непроизвольное самовозгорание. Учитывая
его прогрессирующее безумие, многие поверили.
Но
не все.
Боярин Скрябин, например, заменивший Михаила
на посту церемониймейстера, открыто усомнился в «несчастном
случае». Арестовать бы его по обвинению в государственной измене,
но положение Михаила Фёдоровича не позволяло таких резких
телодвижений. Остальные сторонники покойного князя пока выжидали,
оценивая расклад сил.
«Шаткое равновесие», — подумал Сабуров,
вспоминая ночное совещание с новыми союзниками. Белозёровы,
Кисловские, Ладыженские — все они поддержали его захват власти, но
каждый выдвинул свои условия. Белозёров потребовал пост главы
казначейства. Кисловский — контроль над таможней. Ладыженская
настаивала на публичной реабилитации её казнённого сына. И это
только начало. Каждый из «союзников» видел в нём не правителя, а
обычную куклу. Её можно использовать, затем подмять под себя или
вовсе отбросить.