- Доченька, что взгрустнула?
- Да так, ничего. Старую сказку вспомнила. Невесёлую. Страшную.
- Не печалься, детонька, сказки они на то и сказки: тьфу и забыл.
Тьфу и забыл. И меня так же забудут.
- Пойду я. Там... мыши. Летучие. На чердаке.
И почему же горло так сжимает и даже грязного нечистика жалко?
На чердаке ничего не изменилось. Анчутка недоверчиво сопел, пыхтел, ворчал, но всё-таки высунул розовую сморщенную лапку и втащил пирог в укрытие. Я не мешала. Присела рядом и задумчиво жевала второй:
- Гадишь?
- Помаленьку.
- Шкодишь?
- Бывает.
- Старушке жить не даёшь?
- Ну так...
- Как?
Бесёнок замялся.
- Отвечай, когда спрашиваю. Донимаешь старушку? Перед глазами маячишь?
- Маячу, - покаялся бесёнок.
- В ушах звенишь?
- Звеню...
- В ногах путаешься?
- Путаюсь...
- По окнам стучишь?
- Стучу...
Вообще-то, не так уж и страшно.
- А мирно жить сможешь?
Анчутка не поленился выглянуть из своего укрытия, чтобы посмотреть на меня, как на полную дуру. Убедился, что не шучу, и заключил:
- И не подумаю!
Ну, на нет и суда нет. Я цепко схватила его прямо за мокрый приплюснутый нос. Беспятый так и не понял, откуда в простой деревенской бабе столько силы и ловкости. Испуганный, уменьшившийся до пяди[9], он упирался и возмущался, пробовал кусаться, но, кажется, становился тем слабее, чем меньше я его боялась. А не боялась я уже совсем.
Анчутка верещал и рвался. Я победно ухмылялась, чувствуя, как изменяются в челюсти зубы, как требуют крови врага.
Пленник извернулся чудом. Как выскочил из ладони, сама не уразумела. Тут же расправил крылышки и метнулся под самую крышу, попутно скинув мне на голову веник чего-то кривого и вонючего, похожего на полынь.
- Куда тебе, неуклюжая!
Ах, это я неуклюжая?!
Подпрыгнула, цапнула пальцами пустоту, запустила в поганца пустым ведёрком, мало не проломив крышу.
- Не достанешь, не достанешь!
Бесь летал из угла в угол, роняя с балок сухие пучки, засыпая мусором глаза.
А я злилась.
Раз удар: анчутка подобрался со спины.
Два удар: треснул по темечку.
Три: дёрнул за долгую косу, зацепил её концом за гвоздик.
Я взвыла.
Дыши!
- Ты же не хочешь никому навредить? - Серый с такой надеждой заглядывал в глаза, что пришлось подтвердить: не хочу. - Значит, надо себя держать в руках до поры. Обращаться будем в лесу. Вместе. А на людях — дыши.
Наука не давалась. Серого учили быть оборотнем с рождения, мне же и дня на подготовку не дали. Люди... злили. И манили. Нутром знала: волчица хочет охотиться. Ей мало тех жизней, что она забрала, когда впервые стала мной. Когда я стала ею.