Я вытащил из ножен маленький кинжал.
Тонкое, льдистое лезвие. Что бы я с ним ни делал - ни зазубринки
нет. Я даже у ножа, которым я туши разделываю, помню, лезвие
правил, делая из прямого железного лезвия шкуросъёмный нож с
полукругом, под клинок. Так вот, даже моей силы, тогда ещё
шестилетнего пацана, хватило, чтобы снимать стружку с металла, а на
лезвии кинжала не появилось никаких признаков того, что он от такой
работы затупился. Но ножны, как и сама рукоять на кинжале, простые,
не бросающиеся в глаза.
Я даже помню немного, но смутно
как-то, кто мне его подарил. Большой, крупный мужчина, и я думаю,
это был мой отец. Он ещё что-то мне объяснял, говорил, рассказывал
об этом клинке, но больше я ничего об отце вспомнить так и не смог,
как ни старался.
А вот мама…
Самое яркое впечатление, словно
огнем, выжжено в моей памяти. Пылающее огнём, орущее, убегающее
тело какого-то мужика, а рядом валяются еще четверо - кто
обожженный, а кто с развороченной головой, из которой вытекают
мозги, а кому-то огнем с молнией пробило грудину. И красивая
молодая женщина, еле стоящая на ногах, из живота которой торчала
рукоять ножа, и бегущие в нашу сторону какие-то бугаи в доспехах...
и этот её дикий крик – «Беги! Беги! Беги!»
И я побежал.
Тогда я, конечно, был одет не в то,
что ношу теперь. И куртка, и штаны были из кожи, и так полюбившиеся
мне кожаные сапоги, от мастеров великого леса - мягкие до одури и
удобные. И пояс, на котором примостился, подаренный тем мужчиной,
которого я теперь считаю своим отцом, кинжал. И относительно чистое
исподнее.
Я долго бежал, очень долго. Меня так
никто и не догнал, или просто даже и не пытались?
Я тогда, как в бреду, провёл в лесу
пару ночей, но, в итоге, вышел к тракту, по которому нескончаемым
потоком шли беженцы. Это я потом узнал, что это беженцы, наверное,
такие же, как и мы были с той женщиной.
Я прибился к каравану, который шёл в
ближайший морской порт. По слухам, все ждали нападения орды орков,
вот и бежали к морю, в надежде перебраться подальше от зоны
нашествия. Я прибился к одной семье, которая путешествовала без
отца семейства. Потом я узнал, что он погиб, защищая их
бегство.
Молодая женщина, которую звали Нелли,
и у которой было, аж целых пятеро собственных детей. Пятеро!
Правда, старшая девочка была моей ровесницей. Все были погодками, а
самые младшие, и вовсе были братьями-близнецами. У семьи было две
телеги и ещё весьма упитанные тягловые крестьянские лошадки. Я
помогал в дороге женщине, чем мог, в основном, сидя за возчика на
второй телеге с простым крестьянским добром.