Она вжималась в упругое худое тело принца и, содрогаясь, рыдала, а он утешал ее, глядя по голове.
Уговаривая сам себя, он все твердил:
– Ты моя, Валерия, моя. Только моя. Я тебя никому не отдам. Мы сбежим. Далеко. Я буду любить тебя всегда. Только я! Только я один. Ты будешь принадлежать лишь мне. Мне… Мне …. Мне…
Он покрывал ее поцелуями, утешая и саму Леру, и себя. Его всего трясло, как при лихорадке. Да, собственно она с ним и случилась. Принц весь горел и нервно дергался. Его руки беспорядочно шарили по ее обнаженному телу, словно проверяли, все ли на месте, не растворяется ли его нимфа? Не крадет ли незримый вор ее прелести прямо у него из-под носа? И до такого исступления дошел принц, что неожиданно схватил Леру на руки и, опрокинув на кровать, накрыл собой.
Она даже не успела понять, как все произошло. Вот она сидела в кресле и вот уже на мягкой перине, а сверху разгоряченный, безумный, весь трясущийся от истерики Эльстан. Его глаза застилали слезы. Он и сам теперь рыдал, все повторяя: « Моя, моя, моя…»
Лера испугалась. Она не знала, как реагировать, поэтому, ощутив между своих ног колено принца, она послушно развела в стороны берда и впустила его в себя.
Эльстан вошел стремительно. Задвигался, будто раненый. Толчки его были порывистые, но какие-то рваные. Его всего колотило, но не столько от любовного жара, сколько от отчаяния.
Он проникал все глубже и глубже, будто доказывая самому себе, что имеет на нее право. Он закусывал губы и выл, смотря при этом ей в глаза.
– Моя, моя, моя. Ты моя, Валерия, – выстанывал он.
Он брал ее, возвышаясь на вытянутых руках. Он неотрывно смотрел ей в глаза, словно пытался поставить печать собственника. Но Лера видела, что он и сам не верит в возможность иметь ее безраздельно. Многовековые устои Мерсери не позволяли младшему брату даже помыслить, что он станет единоличным владельцем женщины. И как бы Эльстан себя не убеждал, как бы не упивался мечтами, в глубине души он знал, что он преступник. Что он нарушил самый строгий запрет своего проклятого дома.
Он нависал над Лерой, краснея, как цветы из материнской оранжереи, он раздувал щеки и все выл, не в силах сломать колесо законности. Его член жил своей жизнью - он врезался в мягкую податливую плоть лежащей под ним девушки, он пульсировал в ней. И вот Лера ощутила, как он увеличивается, становится горячее.