Среди привычного ночного шуршания ему вдруг почудились приглушенные голоса. Он привстал на цыпочки, ухватился за край окна и, подтянувшись, высунулся повыше: точно, внизу под стеной дома тихо переговаривались несколько голосов. Он узнал глубокий голос хозяйки, двое других собеседников были неизвестны. Тамаш взволнованно прислушался —разговоры в такой час ничего хорошего не сулят.
Лекарь тихо спрыгнул обратно в комнату и, не дожидаясь продолжения, потряс Эрнальда за плечо. Юноша испуганно подскочил, но лекарь прижал палец к губам и молча кивнул в сторону окна: голосов стало заметно больше. Парень округлил глаза и, затравленно озираясь, бросился к двери, но Тамаш цепко ухватил его за руку и покачал головой. Огромные глаза юноши стали еще больше, рот скривился от страха, он часто задышал и, казалось, вот-вот рухнет в обморок. Тамаш усадил мальчишку на кровать, всучил сапоги, обулся сам и перекинул через плечо сумку. Когда Эрнальд был готов, лекарь протянул ему кинжал с ножнами, выменянный вечером на старый меч и кольчугу, и встал под окном, жестами показав, чтобы выбирался на крышу. Подсадил его и сам протиснулся следом. Голоса внизу стали тише, а потом и вовсе скрылись в доме. Тамаш осторожно полез вверх по черепице, Эрнальд не отставал. Перебравшись через конек, оба замерли.
Через несколько мгновений они услышали, как заскрипела дверь и несколько человек с грохотом ввалились в каморку, но обнаружив пропажу, бурно выместили досаду на единственной кровати, а голос Сесилии громко запричитал:
— Пресветлая Матерь, заступница наша! — от волнения раскатистый южный акцент стал еще сильнее, — Пропал всерадетель-то! Ох, прибрала его нечестивая Тьма. Сохрани нас Виата-благодетельница!
— Да, можт, пригрезился тебе всерадетель-то? — грубо оборвал ее хриплый мужской голос, — никто, окромя тебя, ни меченного, ни радетеля того не видал.
— Да как же не видали-то? Полный сад был, когда он того, в обморок свалился.
Дружный хохот заглушил голос Сесилии.
— Хорош всерадетель, — отсмеявшись проговорил все тот же хриплый голос, — ладно, Сесилия, завтра пиво поставишь за беспокойство.
— Мужики, — прогнусавил новый голос, — у козлопаса давеча брага поспела. Авось навестим?
— Козлопасу, значит, тоже пива поставишь, — просипел первый, — за то, что мы его разбудим. Айда, мужики.