Ну вот к чему быть таким язвительным? Нельзя просто объяснить, что кофе тебе не понравился? Зачем этот сарказм?
Причем понимаю – пошути кто другой подобным образом, – про бурду, про химическое оружие, – я не обиделась бы. Наш Ромка, например, частенько пассивно-агрессивные шуточки отпускает, и ничего – я огрызаюсь в том же духе, и нам весело, нас это бодрит. Мы как щенки, которые обмениваются дружескими покусываниями.
Но Кузьмин – другое дело! От каждого его замечания я взвиваюсь, как ужаленная. Мысленно придумываю хлесткие ответные реплики. Мне хочется сразить его наповал ядовитым остроумием, куснуть его в ответ побольнее, однако нельзя – он же мой шеф.
Но однажды я сорвусь. И тогда держитесь, Иван Сергеевич.
– Не стоит беспокоиться. Я сам закажу нужный сорт. В проверенном интернет- магазине, – милостиво сообщает Кузьмин. – Но все же, Ирина, мне любопытно – как вы сами-то этот напиток употребляли? Неужели вы от него в восторге?
– Я его никогда не пила. Не люблю кофе, – отчеканиваю учительским голосом.
– Как можно не любить кофе? – Кузьмин смотрит на меня пораженно, откидывается на спинку кресла и… сбывается мое желание.
Кузьмин проваливается!
Кресло громко хрустит, подается назад, и наш суровый шеф в элегантном костюме взмахивает руками и исчезает за столом, стукнувшись коленями так, что все на нем подпрыгнуло, а ноутбук жалобно загудел.
– Черт! – рычит он из-под стола.
Секунду таращусь на то место, где только что был шеф, и не знаю, плакать мне или смеяться. Может, я тоже ведьма, как Янина бабка? Стоит мне мысленно призвать проклятие на голову человека, как оно сбывается.
Опомнившись, кидаюсь Кузьмину на помощь. Он все же удержался, уперевшись рукой в стену – ловкий! Однако кресло покосилось, и он в неудобной позе, наперекосяк, зажатый креслом, как капканом, и, возможно, головой о стену стукнулся.
Кузьмин дергается, пытается выправить сиденье, ругается – и что удивительно, ни одного матерного слова при этом не использует.
– Не шевелитесь! Вдруг вы что-то себе сломали, хуже сделаете! Ухватитесь рукой за стол и выбирайтесь, я кресло уберу…
С усилием отпихиваю в сторону кресло. Освобожденный Кузьмин встает, но тут же сползает по стене вниз, садится, прикрыв глаза, и с шумом выдыхает. Он побледнел.
– Вы в порядке? Скажите что-нибудь! – почти кричу, ощупывая его голову. У Кузьмина густые, жесткие волосы, и мои пальцы запутываются в них, когда я ищу следы ран или шишку.