чтобы взорваться
на изысканном мустанге марки «Рено»
от перегрева двигателя,
от перегрузки на ось.
И все, вроде бы, понятно,
но
остаются неразрешимыми некоторые вопросы.
К чему такая спешка?!
И что за изыск погибать на фоне заката?!
Неужели за водителем была установлена слежка.
И именно в этот момент его ждет
заслуженная расплата —
за обладание уникальным удостоверением
под кодовым номером,
который был проигран в кегельбане смертников…
И горящее колесо заката покатилось по миру,
будто подыскивая себе
для развлечения соперников.
Завязанный в узлы системных обязательств,
был скучен выходной – день, отданный себе.
Они скрывались в нем от посягательств
тоски безмерной по другой судьбе.
Воскресной маетой они душили трусость
признания себе в душевной пустоте.
О, как желанна будней суетная узость!
И как страшна свобода форм, идей и тем!
Традиция, канон провинциальных снобов,
к ним мерно снизошла усладой кандалов.
И этот ровный путь – без выходных! до гроба!
в системе! – стал им лучшим из даров.
Развратна плоть, взыскующая страсти
в присутствии способных наблюдать…
На столике в кафе облезлый пластик
два кофе на себе оставил остывать,
пока две пары рук невидимо ласкали
плоть, возбужденную внезапно и светло…
Он не любил ее. Она его? Едва ли!
Но так приятен секс в кафе и под столом.
Здесь посетители случайны, молчаливы
осенним утром, постным от дождя…
Им после ночи так хотелось быть счастливыми —
не думая, не глядя, не щадя.
ЭТЮД О ПОСЕЩЕНИИ А.И.СОЛЖЕНИЦЫНЫМ ПАРИЖА
В Париже принимали без затей:
сивухи литров десять, лук, селедка.
У журналистов не хватало тем
для обсужденья с русским самородком.
Такая глыбища! Умище-то! Каков?!
Умрите, интеллектуалов сплетни!
Так повелось, что испокон веков
за Русью слово было первым… Иль последним…
Вначале было Слово, ритм, типаж.
Энергия блуждала по Вселенной,
чтобы оформиться в поступок жизни наш…
И сделать жизнь ненужной и мгновенной!
Не это ли постиг любитель огурцов
под водочку в мороз по полстакана?!
В Париже он сказал свое словцо —
и ухмыльнулся, уходя с телеэкрана.
Он щупал жизнь, как мудрый краб.
Он знал, где мель, где глубь.
Ему б покой любить пора,
как вешалке в углу.
Но, старый конь, он в борозде
свою планиду чтил
и сам томился по узде,
чтоб жить – то есть везти…
Нам не понять его, увы,
младым и буйным львам.