Глаза открылись ближе к середине лестницы и открылись широко. Посреди холла, друг напротив друга, многозначительно растопырив полы плащей – короткий экстремально розовый и длинный проникновенно черный – стояли дочь и стажер с перьями. Причем ракурс и у меня, и у них был такой, что мне было совсем не видно то, что было видно им.
Но глаза все равно протереть хотелось, а мысли – прополоскать.
– А что тут происходит?
– Мы с Каем друг другу показали, – вдруг заговорила дочь, чем окончательно меня шокировала.
– Чего? Что показали?
– Хиих... Бусинки. Я ему свои бусинки, он мне свою.
– Чего? – я нащупала рядышком с собой перила, прислонила туловище и принялась тихонько сползать.
– Ма-а... Мастер Холин... Ну... Вот! – нашёлся стажёр и, оттянув витой шнурок, поднял вверх болтающуюся на нем красную бусину. – Фамильная! У меня гранатовая, у сестры хаулитовая.
– У тебя еще и сестра?
– Ага, близнецы мы. У нас всегда по двое. Один тёмный, другой светлый.
"Два весёлых гуля", – тут же пропело у меня в голове. Рекламóроки – страшная вещь, застревают намертво.
– А какого гуля ты тут?
– Дневник по практике подписать.
– По четвергам не подаю.
– Сегодня среда.
– Глядь! – орнула я. – Копать! Зараза!
Кошак подкрался и, воспользовавшись моим отвлеченным состоянием, принялся шершавить языком пальцы на ноге.
– Лайм!
– Да мам? – тут же нарисовался на верхних ступеньках сын с моими тапками в руках. Он, как и Копать, обожал возникать из ниоткуда, шастая тенью с домьего попустительства.
– Ты это кормил?
Перехваченный за шкирняк кот пустил носом пузырик и поджал лапы зайцем, наглые зенки, прищурившись, косились мне за ухо.
– Э-э-э нет.
Теперь ясно было, откуда мне столько любви.
– Так покорми, иначе однажды он сожрёт что-нибудь не то и всем будет печально.
– Он сдохнет? – поинтересовалось доброе дитя.
– У вас не будет меня. Эй, стажер, как там тебя?
– Кай-Моран же, я же гово...
– Давай сюда свою графомань.
Я спустилась, отдала кота мечтательно улыбающийся дочке. Та молча направилась к кухне, кивком позвав за собой Лайма, тоже спустившегося и спустившего тапки. Только дети, переглядываясь как заговорщики, удалились, я спрятала облизанные ноги, взяла у детинушки замусляканную тетрадку, будто у него тоже дома кот. Пощелкала пальцами. Сообразительный парень тут же вложил в них ручку. Проглядывая отчеты, написанные неожиданно разборчивым почерком, я сквозь ресницы любовалась на красивое. Ну до чего хорош, пернатый стервец. И глаза лукавые смотрят прямо в...