Несмотря на то, что стены в доме были тонкими, лишних звуков не доносилось. Я никогда не был в Японии и не знаю, как с этим там обстоят дела, может, такая же тишина. Потому не боялся, что кто-то подслушивает.
Мысли снова вернулись к родному дому — к Земле. Казалось, что история повторяется, ведь и там я был всего лишь приёмышем. Порой задавался вопросом, что со мной не так? Чем заслужил такую судьбу?
Достал из-под подушки бутыль в форме богини справедливости — Каннон. Плотная женщина, сидящая в позе лотоса со сложенными ладонями. Молилась ли она или просто разглядывала кончики пальцев?
Но размышления прервал тихий и неуверенный стук в дверь.
— Снова? — усмехнулся я, поднимаясь с татами.
Каждый раз, когда достаю бутылочку, ко мне в гости прибегает бакэ-дзори. У сандаля нет носа, соответственно, отсутствует обоняние, однако каким-то образом он чувствует, что его любимый напиток уже у меня в руках. И когда я отодвинул ширму, в комнату запрыгнул сандаль.
— Тсукико-кун, ты ведь не откажешь старому другу в помощи? — вопросил он, повернувшись носком в мою сторону.
Закрывшись, я с улыбкой посмотрел на живую обувку.
— Мне вот интересно, как ты пьёшь? Рта нет, да и других отверстий тоже.
— Не стоит задаваться лишними вопросами, — философски изрёк тот. — Просто награди небольшой порцией наивкуснейшего саке.
— И за что же тебя наградить?
— У меня новое хокку, придумал специально для тебя.
Отлично, его стишки всегда поднимали настроение.
Сандаль запрыгнул на небольшой чайный столик, гордо продекламировал:
Гейша осталась нагая,
Ронин не верит глазам.
Её меч больше его!
От такой концовки я откровенно обалдел.
— Ну, здесь, бесспорно, полагается чарка.
Открыв бутыль, налил в неглубокую чашку, возле которой разместился бакэ-дзори, а после выплеснул прямо на него. Саке моментально впиталось в древесину, а весёлый поэт довольно пробормотал:
— Эх, хороша штука. Налей-ка ещё.
— Одна чарка, как и договаривались, — напомнил я. — И даже твои новые произведения не заставят меня изменить решение.
— Ох, как же так, Тсукико-кун. Ударил прямо в сердце.
— У тебя его нет.
— Откуда знаешь? Разве кто-то смотрел, что у меня внутри?
— Не буду спорить, но очень сомневаюсь, что если ты порежешься, то пойдёт кровь.
— Кто знает, друг мой, кто знает.
С этими словами сандаль спрыгнул на пол и подскочил к ширме.