Раз слухи пошли по дворцу, то, скорее всего, скоро об этом будет объявлено официально. А значит, надо выглядеть самым лучшим образом и выбрать достойное платье из моего гардероба.
Я резко вскочила с кровати и принялась терзать колокольчик у изголовья самым нещадным образом, вызывая служанок. Когда те вбежали в комнату, я уже стояла посередине, готовая собираться.
— Ты! Приготовь всё необходимое для умывания и не забудь добавить розовой воды! — я хотела пахнуть так нежно и сладко, как только было возможно.
— Слушаюсь, Ваша светлость, — девушка метнулась в соседнюю комнату.
— А вы приготовьте фиолетовое платье с белым кружевом на лифе.
— Но оно слишком тёмное для утра. Мы приготовили для вас лимонное.
Я чуть поморщилась. И никакое оно не лимонное, а цвета вялого салата, и такой неприглядный оттенок коже придаёт, что придётся наносить пудру в несколько слоёв, чтобы скрыть всё это безобразие. То, которое я попросила, действительно больше походило на вечерний туалет, но в час объявления помолвки я должна выглядеть просто сногсшибательно! И я не виновата, что единственное невечернее бальное платье именно такого оттенка — тёмно-фиолетового, что невероятно мне идёт и красиво оттеняет глаза, делая их глубокими и загадочными.
Я замерла у двери, ведущей в обеденную залу, не решаясь приоткрыть её и явиться на свет публике. Волнение захватило, лишив способности двигаться, и я было хотела развернуться, как вдруг увидела идущую в мою сторону Викторию.
Как всегда идеальна — белоснежные волосы убраны в высокую причёску, лёгкий макияж подчёркивает красоту и свежесть лица, а светло-розовое платье великолепно сидит на фигуре. В свои двадцать пять она выглядела максимум на двадцать, и на одну секунду я почувствовала себя рядом с ней не такой… притягательной. Она обладала той самой холодной красотой, когда хочется любоваться предметом обожания, боясь даже притронуться к нему.
— Подвинься, сестрёнка, — в её тоне было столько пренебрежения, что я сделала всё ровно наоборот — полностью перекрыла ей путь и первой вошла в уже заполненный людьми зал.
Мы расселись на свои места: она — по левую руку от отца, я же затерялась в толпе фрейлин её величества. За столько лет затворничества я привыкла к подобному пренебрежению и с затаённой грустью ждала, когда же оно наконец закончится. Поэтому, усевшись на любезно отодвинутый прислугой стул, приготовилась слушать, что же скажет король.