– Вот бесстыжий, – Любава ощерилась зло. – Спрятал, а жене ни рубахи новой, ни плата! Раска, чего уселась? Давай к леднику.
Там прокопошились долгонько: мешок с житом вытащили, репки вытянули, пряников навязали в чистые тряпицы. А потом уж, грязные и уставшие, подались в кусты, какие разрослись у заборца.
– Любава, хватай кожухи, – Раска взялась за шкуры, едва не переломилась от тяжести: волокла и мешок со снедью, и тяжеленький горшок. – Бежим к заброшенной заимке. Я там ночевала в веже. Сухая она, очаг сложен.
– Это чьих? – свекровь поспешала за невесткой.
– Белых. О прошлом лете забросили. Каменисто, земля родить не будет, – Раска оглянулась назад, завидев светлеющий край неба – Глянь, рассвет близко.
– Без тебя вижу, – отлаивалась Любава.
По сереющему небу добрались до заимки, бросили тюки и повалились на лапник в веже.
– В Изворы нам нельзя. Вмиг узнают, – Раска дышала тяжело, но промеж того и радовалась.
Воли ждала с самой смерти мужа. Перед свадью дядька обещался отпустить ее, коли Вольша помрет, да так слова своего и не сдержал, а все по жадности, да по пьянству. Жили тем, что Раска делала и редко – дядька Ждан. Тот кожи мял-дубил, обутки метал, да за них выручал мало, худо. С того и не пускали уную* вдовицу ни в мир, ни замуж. А сватались многие: вено сулили щедрое, да приманивали богатым и сытым житьем.
Нынче Раска разумела, что воля сама к ней явилась, а все через Жданово бесстыдство, да тёткину злость. С того и улыбнулась: иной раз и зло добром оборачивается.
– Я тронусь в Ладогу, – Любава присела, обобрала с волос листки сухие. – Скажусь вдовицей Белых. Она о прошлой зиме пропала. Домок прикуплю какой нето. Может, возьмут на торг. Стану чужим торговать за деньгу. Да и моей мне хватит.
Раска поднялась вслед за свекровью, раздумала:
– Я в Новоград, – перекинула косы долгие за спину.
– Скажись вдовой из Строк. Имя-то твое, родовое. Суриновская весь большая, чьих ты там была никто и не вызнает, – учила Любава.
– Ты-то дойдешь, а вот я... – Раска оглядела поседевшую. пожухлую свекровь.
– А ты что, безногая? – Любава прищурилась зло.
– А ты безмозглая? На дорогах ватаги, тати по лесам шастают. Поймают, скопом навалятся. Натешатся, а потом оставят в лесу помирать.
Любава губы поджала, оглядывая Раску, и хмыкнула:
– Обрядись пострашнее. Я тебе горб приделаю, туда и ногаты свои упрячешь. Кожух сверху накинь и ступай. Чего уселась? К ручью пошли, обмоемся, косы вычешем. Потом жита запарим.