– Все помню, дядька, – Хельги нахмурился, с того взгляд его стал сизым, да с изморозью.
– Помнит он, – Звяга управился со своей лошаденкой и повел ее вровень с Хельги. – Сколь зим, а все не обскажешь, что за Раска такая. Всякий раз ее поминаешь в огневице. Чем зацепила тебя малая?
Хельги махнул рукой на докучливого Звягу и отвернулся. Молчал, оглядывался то на лесок хилый, то на воев своих, каких взял в дорогу. За спиной Хельги Тихого стояли три десятка русов, но ныне вел с собой не боле половины. Оно и верно, к чему пугать словен большим-то войском, да на их землице?
Дело у Хельги непростое: глянуть как примут веси варяжского руса, как посмотрят, и что прокричат вослед. Словенские завсегда стояли за Водима Хороброго, от северян носы воротили. С того и бодались всякий раз с пришлыми варягами, да поминали дурным словом нового князя с Рарогом на доспехе.
Промеж всего, у Хельги и иное на уме было, да такое, к какому шел долгонько, для какого последний десяток зим не жалел ни живота, ни рук, ни меча, ни топорика. Сколь щитов развалил, сколь друзей предал огню – не счесть, но вернулся туда, где крепенько засел его обидчик. Хельги знал, что вскоре ворог его даст ответ за все: за матушку посеченную, за отца, повешенного на березе, за братьев и сестрицу, сгоревших заживо в родном дому.
Хельги обиды не нянькал, ярость в себе взвивал, ту, которую дарит Перун Златоусый – злую, долгую, такую, какой позабыть нельзя, да просто так из головы не выкинуть. С того и носил парень на своей руке не руну варяжскую, а птицу Рарога – огневую, крылатую. И ни на миг не забывал, что словенин, пусть и под щитом князя Рюрика.
– Чего притих? Ты, Олег, нынче сам не свой, – ворчал Звяга. – Про Раску-то обскажи!
И снова Хельги промолчал, зная, что такого не обскажешь.
В страшный день, десять зим тому, Олег лишился и родни, и дома, а с ними и всей веси, какая была под рукой отца. Светлые боги сберегли его живь, но оставили одного в морозную ночь, да в сугробах в тонкой рубахе, прожженных портах и поршнях* без завязок. Хельги по сей день не ведал, как смог пройти через лес, добраться до малой веси, да привалиться к заборцу хлипкому, не осилив десятка аршин до ворот незнакомого подворья. Сидел на снегу, поминал Златоусого, просил живи для себя, чтоб стать сильным и наказать ворога, кровь его увидеть на своих руках, тем и унять горе тех, кто до времени ушел за Калинов мост. Просил удали, а получил девчонку махонькую с ясными глазами.