– Твой гость – мой гость, – высокий варяг улыбался. – Хельги, тут по течению видал ладью, на боковине знак Хороброго. Ты понял?
– Где? – Тихий остановился, нахмурился.
– У Осок. В протоке встали, как псы попрятались. Покрыли позором Хороброго. Хельги, а этот Водим смелый был. Молодой совсем, а не испугался пойти против Рюрика.
– Смелый, а псы его – трусливые.
– Ладно, иди. У тебя лицо счастливое, и я рад. Гость будет хороший? – Ньял достал из-за пояса сухарь и разгрыз. – Словенский хлеб кислый*. Мне нравится.
– Гость хороший, но ты Ньял на него сильно-то не гляди. Обижусь.
– Хельги, ты приведешь женщину? Красивая? Твоя? – Ньял шагнул было за другом.
– Раска, – только и сказал Хельги.
От Ньяла не скрывал ничего: тот все знал и об Раске, и об вороге кровном – Буеславе. И сам варяг крепко верил Тихому, своему давнему побратиму.
– Твой большой Звяга шепнул мне, что сгорела. Жива? Я опять рад за тебя! Надо бы эля выкатить!
– Выкачу, – Хельги махнул рукой и пошагал по светлым сумеркам.
На торгу потолкался в рядах, прихватил для Раски суму, теплую одежку из пестряди* да с подбивкой. Потом дворами да к леску, а там уж выискал бережок, на котором оставил ясноглазую.
Спускался к воде, улыбку давил. Радовался, что уцелела девчонка и норовом окрепла. Благо дарил Перуну, что свел их на пыльной дороге в одном обозе, что толкнул его пойти за горбуньей, вызнать, что за нежить прячется под старым кожухом.
Свернул за сосенки и встал как вкопанный. На бережку девицу увидал: уная, двукосая, ладная. Понева тугая на ней, рубаха белая шитая, косы долгие и толстые, на лбу бабье очелье – широкое и нарядное.
– Раска? – и суму обронил.
Она обернулась, брови свела к переносью, опалила взглядом – глаза ясные, а прожгло насквозь.
– Чего так долго? – руки в бока уперла, едва ногой не топала.
– Пришел же, чего ругаешься? – Хельги раздумал малый миг, а потом улыбнулся шире некуда. – Раска, тебя не узнать.
И наново глядел на пригожую. Еще десяток зим тому знал, что не похожа ни на кого, а нынче – сам увидал. Лик тонкий, брови ровные и темные, сама до того ладная, хоть руки прячь: хочешь, не хочешь, а протянешь обнять и приласкать. Не так, чтоб красавица из первых, но манкая до тряских коленок.
– Чего глядишь? – нахмурилась. – Дыру прожжешь.
– Как не глядеть? Выросла ты. Красивая, – Хельги подобрал суму и подошел ближе.