— Вот кому Господь плодовитость-то без ума дал! Матушка, госпожа Висла, ее опять пузатая ходит. Давеча приходила, свечку ставила за благополучие рода: все сына мечтает родить. Они лишний рот скинули, да и радуются, что хоть голодать девица не будет.
Скрипнула дверь, и кто-то вошел. Женщины затихли, кажется, даже дышать перестали.
— Не судите, сестры, да и не судимы будете, – строго вмешался третий, весьма властный голос. – Как она? В себя пришла?
— С этакой высоты упасть… Дышит: так и уже слава Богу, преподобная мать, – тихо ответили ей.
На лицо мне снова легла теплая влажная тряпка, и кто-то аккуратно, почти нежно принялся промокать сильно саднящий висок, приговаривая:
— Ну вот, опять ссадина у нее закровила.
— Нечего тут вздыхать над ней. Лучше ступайте на молитву, а я побуду здесь. Как молитва окончится, сестра Брона, ты придешь и сменишь меня, – это говорил тот строгий голос, который вмешался в беседу последним. – Ступайте!
Снова скрипнула дверь. Оттуда пахнуло странной смесью запахов: растопленного воска, пригорелой каши, сдобной выпечки. По коридору, удаляясь, гулко и часто простучали шаги.
«Интересно: у них что, обувь из дерева? И кто вообще такие эти странные тетки?», — эта была моя первая связная мысль.
Женщина, оставшаяся в комнате, села в ногах на моей кровати и спокойно произнесла:
— Не притворяйся, Клэр. Я вижу, как дрожат твои ресницы. Открывай глаза и слушай, что я тебе скажу, – голос звучал спокойно, но требовательно.
Имя было незнакомое. Совсем незнакомое. Пусть я с трудом приходила в себя, но точно знала, что меня зовут Ксения. Однако сейчас стояла такая тишина, что я четко осознавала: в комнате нас только двое. Значит… Значит, эта женщина обращается ко мне. Просто она путает меня с какой-то Клэр. Сейчас я ей все объясню…
Глаза я послушно открыла и уперлась взглядом в узкое морщинистое лицо женщины в годах. То, что одежда на ней была монашеская, я поняла как-то сразу: длинная черная хламида с широкими рукавами, в которых прятались бледные и узкие кисти рук. На высохшей, почти плоской груди -- большой золоченый крест, поигрывающий в солнечных лучах яркими камушками цвета свежей крови. Странной кажется его необычная форма -- он увенчан шаром. На голове старухи – сложное белоснежное сооружение с отогнутыми от лица крыльями. Не представляю, как правильно называется эта штука, но никем, кроме монашки, женщина быть не могла: именно такие головные уборы я видела в исторических фильмах. Женщина заговорила, держась правой рукой за свой крест на груди и нервно постукивая по нему тощим указательным пальцем: