Диадему похитили еще ночью, когда в здании был только один охранник. Вернее, охранница. Шестидесятилетняя Анна Владимировна Карпухина. А территорию усадьбы караулил сторож — муж-одногодка Карпухиной, Казимир Константинович.
Сигнализация в музее советских времен, поэтому так и не сработала. Да и никаких камер наблюдения нет.
Злоумышленники подменили диадему, и, возможно, еще много лет никто бы об этом не догадался, если бы не хранительница музея — Надежда Львовна Покровская. Она-то и заметила подлог. Диадема Лымарской была усыпана драгоценными камнями — рубинами. Они насыщенного, плотного ярко-красного цвета. А на оставленном преступниками украшении — полупрозрачные мелкокалиберные гранаты.
Практически до самого вечера вместе с Яшей мы опрашиваем соседей и копируем список последних экскурсионных групп, посещавших усадьбу. Собираем контактные данные их руководителей и экскурсоводов. В общем, занимаемся бумажной волокитой.
Миша с майором допрашивают главных свидетелей и общаются со следователем.
— Развал, — звучит над головой грубоватый голос. — Завтра встречаемся здесь же с самого утра.
— Товарищ майор, у меня с утра занятия, можно сразу в отделение приехать? — обращаюсь я к Бойцову, но он делает вид, что не слышит.
Демонстративно отворачивается. Все притворяются, что не замечают.
Выходя из дверей старинного здания, повторяю свою просьбу, но снова остаюсь ни с чем. И пока мы всем отделом доходим до автостоянки, просто вскипаю.
— Я сейчас, — киваю Мише.
Как только коллеги усаживаются в машину, поправляю пояс на плаще и придаю лицу отстраненный вид.
— Тимур…
— Что? — раздраженно отвечает он.
На меня не смотрит. Будто я прокаженная.
Стыд снова электрическим разрядом прокатывается по телу, ноги слабеют. Неужели так и буду чувствовать себя виноватой и расхлебывать последствия той ночи?
— Я совершенно не понимаю, что происходит, — возмущенно выпаливаю и трясу перед Бойцовым папкой. — С чего вдруг ты общаешься так, будто я пустое место. Или на мне шапка-невидимка?
От волнения перебираю пальцами волосы на голове. Тимур следит за движениями моей руки, а потом мрачно произносит:
— Тебе кажется.
— Мне. Не. Кажется.
Он ругается сквозь зубы и сжимает кулаки.
— Может, тебе хотелось бы большего? — спрашивает со злой иронией.
Я словно пощечину получаю. Звонкую и колючую. Ахаю. Отшатываюсь. Внутри каждая клеточка от возмущения трепещет, но все же решаюсь уточнить: