Эрьен. Ну конечно! Вот она, та самая
ниточка.
— Постой, — оборвала она Бруно на
полуслове. — А что насчёт семьи?
— Моей? — Глаза его по-детски
округлились.
— Да нет же, Катарине. Может,
слышал? О родственниках там...
— Ну, говорили вроде, — не сразу
поняв, что от него требуется, Бруно свернул в нужное русло, — что
не местная. Семья где-то в Вёрмине. Или в Дамберге. На юге, в общем
— я с географией не в ладах. В столице только брат, да и то...
— Что? — Энесс навострила уши.
— А шут его знает. Я в семейные
разборки не вникал, уж прости.
— Да нет, это ты меня. — Она
замолчала, не договорив. В редких случаях Энесс признавала
собственную навязчивость.
До поворота шли в тишине. Редкие
снежинки опускались на воротник; хрустела под ногами ледяная корка,
застывая скользкими наростами. Недавно народившийся месяц улыбался
над плоскими крышами, слишком тусклый для чёрно-сонной вуали,
окутавшей город. Напоминал криптоновую лампочку, что грозила
потухнуть.
Так же, как Катарине напомнила Энесс
саму себя — молодую провинциалку, переехавшую в столицу ради
карьеры и признания. И пусть они не были знакомы, журналистке
казалось, она начинала понимать третью «принцессу». Ну не ирония
ли: в детстве она мечтала стать актрисой, и Эрьен, посмеиваясь,
твердил, что у неё бы вышло: «В тебе, сестрёнка, драматизма на
десятерых».
Пожалуй, в этом заключалась разница:
кто знал, что стряслось у Йонссенов, но сама она слишком любила
Эрьена, чтобы позволить нечто серьёзнее глупого спора. Он наверняка
волновался сейчас. Сидел на кухне, зарывшись в конспекты, и
поглядывал на часы каждые пять минут.
А Энесс глядела на небо, где тьма
наступавших с севера туч перемежалась редкими звёздами. Так
случалось всегда. Сегодня ей повезло. Завтра — кто знает.
Жизнь-шутница не любила постоянств, и если ровная дорога не
кончалась обрывом, значит, с мирозданием что-то неладно.
Главное — вовремя заметить спуск,
чтобы не полететь в овраг, ломая кости.
22 марта
I
Скелет механизма лязгнул. Негромко
щёлкнул магнитный замок, и дверь аэролифта распахнулась. Никлас
посторонился, пропуская Тейна вперёд, и лишь затем покинул капсулу
подъемника. Блестящая белизна холла резанула глаза.
Драхен-хаус слыл красивейшим зданием
столицы. Да и всей республики, наверное. Его высоченный шпиль
тянулся в небо острой иглой, прихотью владельца служа причальной
мачтой для дирижаблей: цельнометаллических гигантов и небольших
судёнышек — таких как их «Ласточка». LS-129, рассчитанный на два
десятка пассажиров, романтик Тейн называл исключительно по имени и
никак иначе. За те два года, что они ютились в рубке управления,
Никлас привык к чудачествам младшего пилота, а некоторые и вовсе
перенял незаметно для себя.