— Уже решил, чем занять выходные? —
Наплевав на уставные нормы, он расстегнул пуговицу, оттянув колючий
воротник кителя. Пальцы машинально прошлись по рваному шраму, что
терялся в бороде. Сам он мечтал поскорее оказаться в своей берлоге
на окраине Юст-Зейна. Всё-таки у длительных рейсов были
недостатки.
— Сначала отвезу отца в госпиталь, я
ему обещал. А потом — кто знает. Весеннюю ярмарку ещё не отменяли.
— Тейн расплылся в улыбке. — Ну а ты? Наведаешься к старине Якобу?
Или сразу того, за «мазелями» к мефрау Штукерт?
Никлас цокнул языком.
— Ты моих мазелей не трожь, салага.
Они, между прочим, прекрасны, как вешний снег под жарким солнцем и
всё такое.
Тейн аж присвистнул.
— Вот это поэзией пахнуло! Прямо
дышать нечем. Эй! — Увернувшись от тычка в плечо, салага
проскользнул между автоматических створок, которые захлопнулись
перед носом Никласа.
Выругавшись сквозь зубы, он толкнул
стеклянную дверь, и та запоздало отошла в сторону. Ветер в знак
приветствия бросил за шиворот пригоршню мокрого снега. Дом, милый
дом.
Пробежав по скользкой от воды
площади, он догнал Тейна. Тот остановился перед массивной тумбой,
заклеенной сверху донизу афишами и объявлениями. Взгляд Никласа
упёрся в плакат имперского цирка, который обещал незабываемое
магическое шоу. Он презрительно хмыкнул. Если уж тамошние
волшебники ищут пристанище в балагане, то мир и впрямь катится в
бездну. Хотя от ублюдков из Аренхаста он другого не ждал.
— Может, сходишь? — Тейн кивнул на
листовку «Маленстада», изрядно намокшую и выцветшую. — Хотя бы
раз?
Голос прозвучал серьёзно. Он не
терял надежды урезонить Никласа, но тот покачал головой.
— Как знаешь, дружище. — Подняв
воротник кителя, Тейн отвернулся, вглядываясь в серую пелену
улиц.
Они были разные. Неунывающий
романтик и хлебнувший жизни циник —два полюса, которые вряд ли
сошлись бы, не будь у них «Ласточки».
Привыкать друг к другу пришлось
долго, наступая на горло принципам и попирая старые привычки. В
основном, это коснулось Никласа, потому что Тейну всё давалось
легко. Он даже обижаться дольше трёх минут не умел, не говоря о
большем. Вечная улыбка до ушей и душа нараспашку — за таким глаз да
глаз, чтобы не натворил чего. Ему ведь, Никласу, за ним
расхлёбывать. Так и начал со временем относиться к младшему пилоту,
как к сыну, хотя их разделяло всего тринадцать лет.