— И не говорите, раздождило не на
шутку, — поддакнув, она отвернулась к окну, по которому ползли
дорожки капель.
Таксист принялся рассказывать о
дядюшке, который жил на юге, и прошлогоднем урожае. Кажется,
слушатель был необходим ему в качестве декорации, и Энесс
успокоилась, сделав вид, что разглядывает фасад картинной галереи,
пока автомобиль стоял на перекрёстке.
На деле, она думала о Йонссенах.
Спустя три дня она знала о них
больше, чем о некоторых друзьях или коллегах. Кое-что рассказала
Глория: разговор по телефону вышел напряжённым; после пропажи Рине
в «Маленстаде» царил переполох.
Ну а кое-что ей поведали сокровища,
найденные в холостяцкой берлоге Никласа. Личная переписка, счета и
договоры — через них ей удалось проследить пусть не всю, но большую
часть жизни старшего Йонссена. С первых дней в Ньив-Дармуне, когда
бывший фермер, перебравшийся в столицу вместе с сестрой, устроился
плавильщиком на сталелитейный завод. Затем окончил вечернюю школу,
став помощником инженера. Спустя некоторое время попал под
сокращение. Перебивался случайными заработками, часть денег
пересылая отцу в Вёрминсдорф, пока два года назад не сменил
профессию, поднявшись в небо на борту дирижабля.
Энесс восхищалась подобной
смелостью. После того, как по Эйверу прокатился аэро-бум, многие
юноши и даже девушки пошли в военную и гражданскую авиацию, но
она... Энесс становилась страшной трусихой, когда дело касалось
высоты. И ещё десятка вещей, но признавать свои страхи она не
любила.
Затормозив на углу у остановки,
таксист обернулся. Видимо, конец истории прозвучал и теперь он
хотел чаевые.
— Сдачи не надо. — Выпустив из рук
хрустящую купюру достоинством в пять денов, она выбралась из
машины.
Привычный смог оживлённых улиц
окутал плотной пеленой. Вот уж правда, солнечное масло, на котором
работали двигатели, было одновременно самым вредным и полезным
достижением нынешнего века.
Алая вывеска «Бригантины» мигала
неоновым корабликом, что нёсся по волнам, гонимый ветром. Никлас,
стоя на крыльце, курил самокрутку. Шляпа сдвинута чуть набок,
вместо выходного костюма — клетчатая рубашка и кожаная куртка с
прожжённым воротником.
Что ж, скудный гардероб — очередная
беда тех, кто не стремится произвести впечатление. Это она могла
пережить. Гораздо хуже была скудость ума, и вот тут Никлас
находился для неё в подвешенном состоянии. На тонкой грани, что
обычно отделяет бытовую смекалку от неотёсанности деревенского
чурбана.