Одним элегантным финтом получилось твердо заявить о сохранении
преемственности от «прежних времен», и не вызвав протестов,
устроить настоящий феодальный переворот.
Самым главным «пережитком» подзадержавшегося родоплеменного
строя в Эйдинарде, было сохранение общинного землевладения. Скажем
так, в широком смысле слова.
То есть вся необрабатываемые земли марки считались
собственностью племени. Конечно же, прежним хозяевам-хундингам на
тинге уже давно не возражали, и делали они с ней все, что посчитают
нужным. Но формально – любая семья могла прийти, никого не
спрашивая занять любой ничейный или просто давно необрабатываемый
участок и утвердить свое право на него на одном из двух ежегодных
народных собраний (4). Просто явочным порядком.
(4) Совершенно реальный земной механизм
на севере Европы в раннем средневековье. При этом родоплеменные
отношения в Скандинавии задержались дольше всего. Даже к концу
эпохи викингов лишь незначительная часть земли находилась в личной
собственности. В Швеции, например, из почти 2 500 найденных
рунических надписей, только считанные единицы текстов XI века
упоминают о земельной собственности. О ее наследовании говорится
лишь в пяти текстах из Уппланда (территория к северу от Стокгольма)
и одной из Вестеръётланда (историческая провинция на западе
страны).
В Норвегии же последние пережитки из
родоплеменных времен были отменены и вовсе лишь к середине XIX
века. Речь идет о так называемом «праве одаля».
В раннее средневековье одаль (др.-исл.
уðal,
норв. odel) - был
неотчуждаемым земельным владением «большой семьи», которое
переходило из поколения в поколение и не делилось между
наследниками. С IX века, с началом выделения «индивидуальных семей»
начались и разделы. Однако право преимущественной покупки и выкупа
этой земли сородичами сохранилось и в дальнейшем. В период
датско-норвежской унии (1536-1814 гг.) датские дворяне пытались
ликвидировать право одаля, чтобы облегчить переход земли в свое
распоряжение, но натолкнулись на упорнейшее сопротивление местных
бондов.
Но на практике такие «самозахваты» в последнюю сотню лет были
скорее в рамках статпогрешности.
Треверы (по происхождению все еще считавшиеся «германцами») из
северных, западных или восточных частей марки, где народ плодился
со страшенной силой, просто физически не могли приехать в
центральные или южные анклавы (считающиеся «кельтскими»), и
безнаказанно сказать «мы будем тут жить!»