Григорий Евсеевич Зиновьев крикнул из коридора:
– Владимир Ильич, вы нам срочно нужны!
Ленин вполголоса говорил Сталину, глядя ему прямо в глаза:
– Политики, которые заседают в парламенте, любят полутона, недомолвки, намеки. Мы такими играми не занимаемся. Мы будем брать власть. Но даже с нашими недотепами-противниками это смертельно опасно. А в борьбе не на жизнь, а на смерть нет места неопределенности и сомнениям. Надо делать выбор. Или со мной, или против меня. Не просчитайтесь…
– Еще договорим, батенька, – бросил Ленин и отошел.
В дверях он столкнулся с Надеждой Константиновной Крупской. Она хотела что-то сказать мужу. Но Ленин стремительно выскочил в коридор, пообещав:
– Наденька, я вернусь.
– Приветствую, Надежда Константиновна, – мрачновато сказал Сталин, увидев жену Ленина.
– Шоколада не хотите? – любезно предложила Крупская.
Достав из сумочки раскрытую плитку, отломила себе дольку, остальное выложила на заваленный газетами стол. Пояснила:
– Швейцарский, лучше не бывает. Взяли в дорогу. А весь не съели. Волновались, как здесь встретят. Аппетита не было.
– Я не ем шоколада, – грубовато отказался Сталин. – Не приучен. В тюрьме и ссылке, знаете ли, нас шоколадом не кормили. А за границей я не жил, с тамошней жизнью мало знаком.
– Вы меня, кажется, упрекаете, что мы с Ильичом, спасаясь от охранки, уехали за границу? – удивилась Крупская.
– Не упрекаю, – резко ответил Сталин. – Вы меня неправильно поняли, Надежда Константиновна. Просто мы, русские работники ЦК, не имели таких возможностей, как те товарищи, кто жил за границей. Иностранных языков не изучали, к европейской литературе доступа не имели и швейцарского шоколада не пробовали.
И вдруг добавил:
– Ничего, наверстаем.
Крупская слушала его вполуха.
– Пойду за Володей, а то он застрянет, – озабоченно сказала Надежда Константиновна. – С минуты на минуту начнется заседание. Ему надо идти, опаздывать нельзя.
Занятая своими мыслями, она пропустила слова Сталина мимо ушей. Когда Крупская отошла, Сталин взял плитку и отправил шоколад в рот. Обертку смял и кинул в угол. Хотел попасть в урну. Но не попал. Взялся за трубку и стал набивать ее табаком.
Когда Ленин вновь стремительно ворвался в комнату, он был еще больше недоволен. А сталинская мрачность, напротив, рассеялась. Он хотел понравиться Ленину.