Пушкин не поленился сходить в прихожую и проверить. Вернувшись, он сообщил, что ключа в замочной скважине нет.
– Так сунула куда-нибудь, – поспешил пристав, чтобы не получить вопрос: «Где ключ?»
– Ключ искали? – спросил Пушкин.
В ответ получил сопение Нефедьева и его помощника. Значит, не искали.
– Сделаем предположение, что ключ забрал тот, кто запер дверь…
Вот тут уж пристав не спустил.
– Не надо такого предполагать, – строго потребовал он. – Доктор наш участковый осмотрел тело и сделал окончательный вывод: естественная смерть.
– Какую причину поставил доктор, не произведя осмотр тела?
Вопрос совсем разозлил пристава. Потому что был правдой: доктор Преображенский заявился, глянул и сообщил, что дама умерла от ожирения сердца. С таким весом и в таких летах дело обычное. Съела на праздники лишнего – и готово. Нефедьеву пришлось заявить, что доктор знал покойную давно, а его заключение верное, потому что правильное.
– Время смерти поставлено – более суток назад? – спросил Пушкин, чтобы не давить на мозоль.
– Именно так. В ночь на первое января… Вам откуда известно?
– Свечи догорели до конца. Тот, кто уходил из дома, не погасил их.
– Да с чего вы взяли, что у нее кто-то был? – не сдавался пристав.
– Игорь Львович, в таком случае поясните мне другую странность: чашка Терновской стоит перед ней. Почему другая чашка, разбитая, у ножки ее стула? Если она закрыла дверь сама, неужели оставила битое стекло? Квартира говорит, что Терновская держалась порядка.
Нефедьев глянул на разбитую чашку, на Трашантого, который замер над походной конторкой, и не нашелся, что ответить. Зато наверняка теперь знал, что нельзя было сыск подпускать. Простое дело начало принимать дурной оборот.
– Может, Анна Васильевна взяла чашку, ей стало плохо, вот чашка из рук и выскользнула…
Трашантый поддержал догадливость пристава одобрительным хмыканьем.
– Нет, не могла.
– Вам-то откуда знать?
– Если бы Терновская выронила чашку, она бы не разбилась: слишком низко. Об этом говорит положение руки. Да и чашка разбита немного дальше, чем должна была…
Пристав уже плохо сдерживал раздражение: да какие руки, чашки, огарки? Все ясно как белый день…
– Что вы хотите сказать, господин Пушкин?
– Я – ничего. Факты говорят, что смерть эта мало похожа на естественную.
– А на какую же?! – воскликнул Нефедьев. – Убили, что ли, по-вашему? Да кому это нужно! Анна Васильевна – милейшая женщина, мухи не обидит. Ну допустим, кто-то хотел лишить ее жизни. Так подкарауль в саду, тюкни по голове, и конец даме… Никаких следов, никаких разбитых чашек… Что же, думаете, отравили, что ли?