И наконец уставший ведущий предложил потрясти костями. Я встал, встала и Мэрилин. Двинулся в ее сторону, она смотрела и ждала. Только я протянул к ней руку со словами «Дивная…», как меня буквально в метре от нее перехватила бабушка Глеба. Грузная, ниже среднего роста женщина килограмм двухсот хватает меня за руку и насильно принуждает к бальным па. Разве откажешь милой бабуле за шестьдесят в безобидном удовольствии оторваться?
– Не откажете преклонных лет даме? – сверля глазами, улыбалась ехидная старушка.
– Почту за честь, Жозефина! – с бравадой отчеканил я, цокнув, как гусар, каблуками.
Кружить в свадебной карусели два центнера при смерти еще то увлечение, но Мэрилин эта неожиданность только завела. Внезапный «перехват» очень развеселил ее, и она заливалась от смеха. Выбрав из противоположного лагеря кавалера подряхлее, она буквально выдернула его на энергичный танец. Дед ошалел. Мне отсюда чувствовалось подросшее давление, пробившее барометр старика, а клацающая челюсть норовила покинуть расплывшийся в улыбке рот пенсионера. Счастью не было предела.
Поблагодарив подругу за чудное времяпрепровождение, сообщил, что кони не кормлены и Франция в опасности, но она, Жозефина, покорила мое сердце. Старуха сверкнула по-девичьи глазами и кокетливо разулыбалась, обнажив ровный ряд зубов. Наверняка в молодости порядком повидала членов. Приятная старушка. Если вдруг стану геронтофилом, то она будет первая, кому позвоню.
В небольшом уличном закутке возле ресторана уже толпилась вся курящая братия.
Обмен банальностями по поводу великолепного вечера и выбора чудного дня для такого замечательного праздника прошел быстро. Встав чуть дальше остальных, я затянулся как полагается – полной грудью. Хорошая затяжка без постороннего внимания, когда никто не мешает насладиться отравой, – куда приятнее, чем публично дымить, поддерживая образ брутала. Дым, обжигая трахеи, постепенно оседает, отравляя смолами кровь и используя ее как таганетки, мгновенно поднимается наверх, щекоча скальп. Прикрыл глаза, затянулся.
– Привет! – молодой женский голос звоном вернул меня из состояния эйфории в обывательский праздник.
– Саутон и Порчер, – заявил я, открывая глаза.
– Не поняла, прости, что ты сказал?
– Саутон и Порчер. Два предпринимателя, додумавшиеся продавать аплодисменты.