– Опять война?
– Отбирают командиры, но велит она. Дезертиры, изменники, трусы – не желают вкладывать свои чувства в идею победы, как в самое достойное вместилище, держат в себе, где они теряют всякую цену. Что ж, получай пулю по слову военного трибунала. – Он помолчал, соображая. – Я к чему. Мир, наоборот, не требует.
– Каждый должен работать. Кто отлынивает – не ест.
– Это, согласись, другое. Война ставит на грань. Счет идет на кровь и куски вырванного мяса, а мир, как жвачное животное, питается усталостью и потом.
Вечером пастух гнал мимо огородов стадо овец. Мальчишки доигрывали свой истертый мяч. Максим смотрел на их комбинации, низкое большелобое солнце и облако пыли вдали. Овцы возвращались домой. Они блеяли, в шкуры набивался песок, дышать было нечем. Пастух держался сбоку. На кожу лица пал цвет старой меди, как будто он побывал в глубине Азии с ее степными кочевьями. Когда же проходил мимо, то обдавал знойным потом. Максим понимал, что управлять стадом не прогулка по зеленой мураве, а тяжелая работа.
– Видишь, какое дело, – сказал Максим, – война одета в железо. Оно на виду. Мир носит легкие костюмы и особенно платья, хотя его общая масса намного больше. Это как травоядные и хищники. Травоядные сами велики, да и каково число!
Он сбился и замолчал. Костя не подгонял его.
– Кто бы сомневался. Корпус войны создан миром. Она вышла из его цехов и заводов.
– Не в этом дело. Мир распределен. А раз так, состоит ли из массы?
– Из чего же еще?
– Масса всегда сбита в ком, в слиток. Мы говорим: массивное тело. Но если оно рыхлое, пусть тяжелое, грузное, но не сочлененное единством, будет ли массой?
– Ты связываешь ее с состоянием?
– Связываю с отношением к пространству. Чем оно выше, тем ближе к ней самой.
– А не просто тяжелое и легкое?
– Куда ты отнесешь то, что легче легкого, например пух или паутину, неужели и они тоже, плывущие по воздуху, масса?
– Допустим, их много и все свалено в кучу.
– Столько паутины не соберешь, чтобы получить массу, как ни старайся, даже обойдя веником осенний лес.
– Тогда до каких пор уплотнять: вот это уже она, а то слишком легкое и не дотягивает?
– Мы определяем на глаз, сращивая вещество с пространством, пока живем. Пробуем, выстраивая ряд от свинца до волоса одуванчика. А уж затем только приходит догадка: тяжелое устроено проще, легкое сложнее. Догадка встает над этим рядом после того, как его развернут на ширину личного опыта.