– Всем на места-а-ах сиде-е-еть! Танцева-а-ать, кущать, вэсэлица! Всем щампанскава за щот Шамиля Ермолова!
Зрители не знали, как дальше себя вести. Многие, понимая, что кавказцы не шутят, продолжили ужин, некоторые нервно закурили, а третьи выпили подряд несколько рюмок, обмениваясь короткими фразами.
В этот момент между столиками забегали официанты и начали разносить обещанное шампанское. Публика, оценив щедрость генерала, начала постепенно приходить в себя. Большинство зрителей вернулись в зал и вновь уселись на свои места.
– Да, а мы-то все думали, что Аракчеева и Костылин что попало в городе творят, – сказал Давид Борисович. – Сколько было об этом сказано. Темная вечность, новый застой… Но, чувствую, времена веселее начинаются. Представляете, что он может сделать с любым из нас, если на публике позволяет такое?
– Это кошмар какой-то. Бедный Ларя. Надо сходить к нему в гримерку.
– Сидите пока на месте, Катюша. Не надо их провоцировать.
Троегубов убедил свою спутницу остаться на месте, и они продолжили разговор о будущем города N.
После того как Илларион скрылся за кулисами, Ермолов, осушив бокал вина, прошептал Ниночке на ухо:
– Эсли хоть один щакал на тебя пасмотрит или слово плахое скажит, я ему горло пэрэрэжу, только скажи.
– Зачем же вы так, – сказала Ниночка, пряча улыбку. Сочувствие, высказанное Ниночкой по отношению к публично униженному бывшему возлюбленному, было притворным. На самом деле она осталась довольна тем, что произошло.
– Патамушта ты мой лэбэдь, а я твой сокал, – сказал генерал и осушил бокал с красным вином.
«А кто тогда шакал?» – подумала Ниночка, но сразу забыла об этой мысли, наслаждаясь осознанием того, что она теперь отомщена за все нанесенные ей обиды.
«Так ему и надо, – думала она, пока ее спутники обсуждали случившееся и продолжали смеяться, изображая беспомощность Иллариона. – Теперь пусть только попробует слово плохое про меня сказать. И другие пусть тоже заткнутся».
После того как от Ниночки ушел Илларион и умер Виктор Иванович, в городе стали отпускать в ее адрес недвусмысленные шутки. Называли ее «черной вдовой», говоря, что Костылин – это первая ласточка, что такая участь постигнет любого мужчину. Кто распускал такие слухи в городе, было неясно. Жена Виктора Ивановича, после его скоропостижной смерти, ушла в хрисламский монастырь.