Теперь она стояла в его кабинете, готовая швырнуть в него пресс-папье с книжной полки или прирезать его канцелярским ножом. Гнев закипал в Габи, градус повышался с каждой секундой.
– Погоди, ладно? – говорил Марк Робертс. – Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не могла знать, что на уме у убийцы. Никто не мог.
– Могла! Если бы ты сказал мне правду, Марк. О том, как вы облажались с его лечением. Ничего бы этого не было, если бы ты нашел в себе смелость признавать фатальные ошибки. – Она не смотрела на Робертса. Казалось, ее речь была обращена к невидимому пятну на полу.
Брайс подумал, что эта женщина умеет держать себя в руках. Но чутье подсказывало ему, что она находится на грани. Скорее всего, она не спала всю ночь, к тому же они с Марком Робертсом словно продолжали давно начатый разговор, новый старт которого не сулил ничего хорошего.
Сам инспектор не был готов разговаривать с убийцей. Уже много лет он служил в полиции, но до сих пор испытывал сложности в общении с подростками. Институт Карпентера – не психушка, а научные лаборатории, но все, что случилось на острове за последние сутки, сильно смахивало на дурдом. Тем лучше, если сама доктор Хельгбауэр как можно скорее поговорит с парнем.
– Послушайте, у нас мало времени. Нас ждут на материке мои коллеги. Еще пять минут, и ваш разговор с мальчиком не состоится. – Брайс прервал начинающийся конфликт и втайне похвалил себя за осмотрительность.
– Хорошо. – Габи впервые посмотрела на него, прямо в глаза.
«А словно в душу заглянула», – содрогнулся инспектор.
Как только дверь за доктором Хельгбауэр захлопнулась, Марк Робертс не спеша встал из-за стола. Покинутое грузным телом вращающееся кресло продолжило медленно кружиться. Заложив руки за спину, он мерил шагами комнату. «Этот инспектор все-таки чертовски похож на Моргана Фримена», – некстати подумал Робертс. С ним часто случалось ловить себя на нелепой мысли перед важным разговором.
Брайс понимал, что их беседа затянется, и втайне досадовал, что Робертс даже не предложил ему присесть. Офицер настолько устал, что самовольно выбрал белый кожаный диван у стены, злорадствуя, что на обивке останутся пятна от его мокрой, пропитанной грязью формы. Робертс посмотрел на него холодным взглядом, поднял одну бровь, но так ничего и не сказал. Зато начал свой монолог с неожиданным напором.