На лужайке перед домом не было ничего, кроме навеса и небольшого столика. Да тут и не могло ничего быть. Сколько она помнила, эта лужайка была предназначена для того, чтобы принимать солнечные ванны лежа на траве. Чтобы играть с родителями и детьми в мяч и просто кучу-малу. Чтобы просто лежать на траве, смотреть на небо, проплывающие облака, звезды ночью и по-детски мечтать, фантазировать. Чтобы просто дремать на солнышке или в тени зонта. Чтобы гонять залетевших бабочек и мотыльков днем, а ночью собирать иногда цикад или светлячков. Чтобы качаться на качелях, – но не «до небес», хотя иногда такое хохоча оба с отцом они тоже устраивали под громкие оханья мамы, – а не сильно и приятно.
Около бассейна она посидела на шезлонге. Потом скинула халат и нырнула в теплую на солнце голубовато-изумрудную воду, поплавала, поплескалась. В воде плавали пластиковые шарики, надувной круг, знакомый ей еще с детства. Значит, папа его не только сберег, но и поддерживал столько лет в «рабочем» состоянии. Однако плавающие «дорожки» были сняты и лежали в специальном коробе под навесом. И раньше отец их натягивал только тогда, когда они с подругами устраивали плавание «наперегонки», а еще ранее когда Ханна изначально училась плавать.
Не сказать, что по дому были везде напоминания о ней, о маме. Нет, просто сами предметы по дому напоминали о том, что они тут жили дружной семьей, любящими друг друга людьми. И отец не стал что-то менять в расстановке предметов, – так и жил, поддерживая чисто по-мужски, по-военному порядок в доме.
А мамино фото с черным уголком было только на столе в его кабинете, – как раз перед ней, где она присела после осмотра дома, купания в бассейне, валяния в траве на лужайке. Мама смотрела с фотографии просто и спокойно, с легкой, как казалось зрителю, улыбкой, определенной долей нежности. Мама не замечала и не могла заметить лежащие перед фото пистолет и папку.
Ханна открыла папку. В ней был только один лист с напечатанными цифрами и буквами GPS координат. Больше не было ни слова.
Солнце медленно приближалось к линии горизонта. Небо постепенно багровело, на нем появлялись длинные тени от редких облаков, разбросанных на пройденном солнцем пути.
Пустыня длилась от края и до края. Местами пробивалась сухая трава, корявые, чуть ли не стелющиеся по земле, но тоже сухие маленькие толи деревца, толи толстые стебли многолетней травы. Когда поднимался ветер, можно было видеть катящиеся, – а при сильном ветре и летящие в клубах песка, – шары «перекати-поле». Они катятся по поверхности, то переваливаясь величаво в такт порывам ветра, или неуклюже взбираются на барханы, скатываясь с них значительно быстрее, чем при подъеме.