Короче, я читала много, благо библиотечные фонды в городе были богаты. А стремление понять как себя, так и извивы душ человеческих привело меня на факультет журналистики. В нашем маленьком волжском городке, откуда шёл наш род по материнской линии, ни университета, ни тем более факультета журналистики не было. А поступать в популярные там «пед и мед», не говоря уж о вовсе меня не интересовавшем политехе, не хотелось. И я двинула в златоглавый Киев – мать городов русских. Поступить там было легче, чем в обеих столицах Союза. Тем более, что страна монолитна, разделение по республикам достаточно условно, и основным языком высшей школы, естественно, был общегосударственный русский.
Но как непросто оказалось ремесло пишущего! Где-то в глубине меня строчки складывались легко и непринуждённо, но… Стоило взяться за перо, являлся Его Величество Ступор – и дальше дело не шло. Может, потому каждый, способный на бумаге выразиться убедительно и красиво, вызывал во мне смутное почтение, от которого в голове становилось гулко и моторошно, будто в ней поселился пчелиный рой. А уж если кто-то слагал стихи… Стихи были для меня религией. От них сладко замирало под ложечкой, а зыбкое пространство вокруг приходило в странное, ничем не объяснимое движение. Оно как бы расширялось, покачивалось и порой даже вспыхивало летними голубыми зарницами, являя моему изумлённому взору фантастические голографические видения с травами, с прозрачной, как хрусталь, водой, с раскатами грома, глухими и мощными. И тёмно-свинцовыми тучами, которые, заслоняя солнце, то ползли, цепляясь лапами за крыши домов, то рассыпались, превращаясь в тяжёлые капли. Поначалу они шлёпали ими по листьям – а потом звонко, разрезаемые зигзагами молний, вдруг обрушивались затопляющим ливнем. Мне казалось, что вызвать такое состояние было под силу лишь тому, кого обнял и отечески поцеловал в макушку сам Бог. Ибо такими людьми руководили силы не от мира сего. Я и замуж-то вышла за парня, который был не по зубам ни одной из моих сокурсниц. Немалая его эрудиция заворожила меня строфами из Овидия и Верлена. Он и любые кроссворды лузгал, как семечки. А кусачие свои фельетоны отливал и клепал, как Гефест мотыги – играючи. Вызывая в городе долгие пароксизмы смеха. Учились мы на одном факультете и, как мне тогда казалось, понимали друг друга с полувзгляда, с полувздоха. Даже кожей. Без слов вообще.